Двадцать лет спустя. Александр Дюма

с минуту стоял совершенно потрясенный. Пять лет тщетно искал он друга и помощника, и наконец, в ту минуту, когда он меньше всего ожидал этого, помощник свалился к нему точно с неба. Он с удивлением взглянул на Гримо и еще раз перечел письмо.

      – Милая Мария! – прошептал он. – Значит, я не ошибся, это действительно она проезжала в карете. И она не забыла меня после пятилетней разлуки! Черт возьми! Такое постоянство встречаешь только на страницах «Aстреи». Итак, ты согласен помочь мне, мой милый? – прибавил он, обращаясь к Гримо.

      Тот кивнул головою.

      – И для этого ты и поступил сюда?

      Гримо кивнул еще раз.

      – А я-то хотел задушить тебя! – воскликнул герцог.

      Гримо улыбнулся.

      – Но погоди-ка! – сказал герцог.

      И он сунул руку в карман.

      – Погоди! – повторял он, тщетно шаря по всем карманам. – Такая преданность внуку Генриха Четвертого не должна остаться без награды.

      У герцога Бофора было, очевидно, прекрасное намерение, но в Венсене у заключенных предусмотрительно отбирались все деньги.

      Видя смущение герцога, Гримо вынул из кармана набитый золотом кошелек и подал ему.

      – Вот что вы ищете, – сказал он.

      Герцог открыл кошелек и хотел было высыпать все золото в руки Гримо, но тот остановил его.

      – Благодарю вас, монсеньор, – сказал он, – мне уже заплачено.

      Герцогу оставалось только еще более изумиться. Он протянул Гримо руку. Тот подошел и почтительно поцеловал ее. Аристократические манеры Атоса отчасти перешли к Гримо.

      – А теперь что мы будем делать? – спросил герцог. – С чего начнем?

      – Сейчас одиннадцать часов утра, – сказал Гримо. – В два часа пополудни ваше высочество выразит желание сыграть партию в мяч с господином Ла Раме и забросит два-три мяча через вал.

      – Хорошо. А дальше?

      – Дальше ваше высочество подойдет к крепостной стене и крикнет человеку, который будет работать во рву, чтобы он бросил вам мяч обратно.

      – Понимаю, – сказал герцог.

      Лицо Гримо просияло. С непривычки ему было трудно говорить.

      Он двинулся к двери.

      – Постой! – сказал герцог. – Так ты ничего не хочешь?

      – Я бы попросил ваше высочество дать мне одно обещание.

      – Какое? Говори.

      – Когда мы будем спасаться бегством, я везде и всегда буду идти впереди. Если поймают вас, монсеньор, то дело ограничится только тем, что вас снова посадят в крепость; если же попадусь я, меня самое меньшее повесят.

      – Ты прав, – сказал герцог. – Будет по-твоему – слово дворянина!

      – А теперь я попрошу вас, монсеньор, только об одном: сделайте мне честь ненавидеть меня по-прежнему.

      – Постараюсь, – ответил герцог.

      В дверь постучались.

      Герцог положил письмо и кошелек в карман и бросился на постель: все знали, что он делал это, когда на него нападала тоска. Гримо отпер дверь. Вошел Ла Раме, только что вернувшийся от кардинала после описанного нами разговора.

      Бросив вокруг себя пытливый