Двадцать лет спустя. Александр Дюма

Камю, который явился в Париж с двадцатью ливрами, а теперь имеет десять миллионов?

      Собака отрицательно мотнула головой.

      – Тогда, быть может, министр финансов Эмери, подаривший своему сыну, господину Торе, к свадьбе ренту в триста тысяч ливров и дом, по сравнению с которым Тюильри – шалаш, а Лувр – лачуга?

      Собака отрицательно мотнула головой.

      – Значит, не он, – продолжал герцог. – Ну, поищем еще. Уж не светлейший ли это негодяй Мазарини ди Пишина, скажи-ка!

      Писташ с десяток раз поднял и опустил голову, что должно было означать «да».

      – Вы видите, господа, – сказал герцог, обращаясь к присутствующим, которые на этот раз не осмелились усмехнуться даже криво, – вы видите, что величайшим вором на свете оказался светлейший негодяй Мазарини ди Пишина. Так по крайней мере уверяет Писташ.

      Представление продолжалось.

      – Вы, конечно, знаете, господа, – продолжал де Бофор, пользуясь гробовым молчанием, чтобы объявить программу третьего отделения, – что герцог де Гиз выучил всех парижских собак прыгать через палку в честь госпожи де Понс, которую провозгласил первой красавицей в мире. Так вот, господа, это пустяки, потому что собаки не умели делать разделения (г-н де Бофор хотел сказать «различия») между той, ради кого надо прыгать, и той, ради кого не надо. Писташ сейчас докажет господину коменданту, равно как и всем вам, господа, что он стоит несравненно выше своих собратьев. Одолжите мне, пожалуйста, вашу тросточку, господин де Шавиньи.

      Шавиньи подал трость г-ну де Бофору.

      Бофор сказал, держа трость горизонтально на фут от земли:

      – Писташ, друг мой, будьте добры прыгнуть в честь госпожи де Монбазон.

      Все рассмеялись: было известно, что перед своим заключением герцог де Бофор открыто состоял любовником г-жи де Монбазон.

      Писташ без всяких затруднений весело перескочил через палку.

      – Но Писташ, как мне кажется, делает то же самое, что и его собратья, прыгавшие в честь госпожи де Понс, – заметил Шавиньи.

      – Погодите, – сказал де Бофор. – Писташ, друг мой, прыгните в честь королевы!

      И он поднял трость дюймов на шесть выше.

      Собака почтительно перескочила через нее.

      – Писташ, друг мой, – сказал герцог, поднимая трость еще на шесть дюймов, – прыгните в честь короля!

      Собака разбежалась и, несмотря на то что трость была довольно высоко от полу, легко перепрыгнула через нее.

      – Теперь внимание, господа! – продолжал герцог, опуская трость чуть не до самого пола. – Писташ, друг мой, прыгните в честь светлейшего негодяя Мазарини ди Пишина.

      Собака повернулась задом к трости.

      – Что это значит? – сказал герцог, обходя собаку и снова подставляя ей тросточку. – Прыгайте же, господин Писташ!

      Но собака снова сделала полуоборот и стала задом к трости.

      Герцог проделал тот же маневр и повторил свое приказание. Но на этот раз Писташ вышел из терпения. Он яростно бросился на трость, вырвал ее из рук герцога и перегрыз пополам.

      Бофор