Двадцать лет спустя. Александр Дюма

отрицательно покачал головой.

      – Кто же ты? Отвечай сейчас! Я приказываю!

      – Сторож, – сказал Гримо.

      – Сторож! – повторил герцог. – Только такого висельника и недоставало в моей коллекции! Эй! Ла Раме… кто-нибудь!

      Ла Раме торопливо вошел в комнату. К несчастью для герцога, Ла Раме, вполне полагаясь на Гримо, собрался ехать в Париж; он был уже во дворе и вернулся с большим неудовольствием.

      – Что случилось, ваше высочество? – спросил он.

      – Что это за бездельник? Зачем он взял мою гребенку и положил к себе в карман? – спросил де Бофор.

      – Он один из ваших сторожей, ваше высочество, и очень достойный человек. Надеюсь, вы оцените его так же, как и господин де Шавиньи…

      – Зачем он взял у меня гребенку?

      – В самом деле, с какой стати взяли вы гребенку у его высочества? – спросил Ла Раме.

      Гримо вынул из кармана гребенку, провел по ней пальцами и, указывая на крайний зубец, ответил только:

      – Колет.

      – Верно, – сказал Ла Раме.

      – Что говорит эта скотина? – спросил герцог.

      – Что король не разрешил давать вашему высочеству острые предметы.

      – Что вы, с ума сошли, Ла Раме? Ведь вы же сами принесли мне эту гребенку.

      – И напрасно. Давая ее вам, я сам нарушил свой приказ.

      Герцог в бешенстве поглядел на Гримо, который отдал гребенку Ла Раме.

      – Я чувствую, что сильно возненавижу этого мошенника, – пробормотал де Бофор.

      Действительно, в тюрьме всякое чувство доходит до крайности. Ведь там всё – и люди и вещи – либо враги наши, либо друзья, поэтому там или любят, или ненавидят, иногда имея основания, а чаще инстинктивно. Итак, по той простой причине, что Гримо с первого взгляда понравился Шавиньи и Ла Раме, он должен был не понравиться Бофору, ибо достоинства, которыми он обладал в глазах коменданта и надзирателя, были недостатками в глазах узника.

      Однако Гримо не хотел с первого дня ссориться с заключенным: ему нужны были не гневные вспышки со стороны герцога, а упорная, длительная ненависть.

      И он удалился, уступив свое место четырем сторожам, которые, покончив с завтраком, вернулись караулить узника.

      Герцог, со своей стороны, готовил новую проделку, на которую очень рассчитывал. На следующий день он заказал к завтраку раков и хотел соорудить к этому времени в своей комнате маленькую виселицу, чтобы повесить на ней самого лучшего рака. По красному цвету вареного рака всякий поймет намек, и герцог будет иметь удовольствие произвести заочную казнь над кардиналом, пока не явится возможность повесить его в действительности. При этом герцога можно будет упрекнуть разве лишь в том, что он повесил рака.

      Целый день де Бофор занимался приготовлениями к казни. В тюрьме каждый становится ребенком, а герцог больше, чем кто-либо другой, был склонен к этому. Во время своей обычной прогулки он сломал нужные ему две-три тоненькие веточки и после долгих поисков нашел осколок стекла, – находка, доставившая ему большое удовольствие, – а вернувшись