Двадцать лет спустя. Александр Дюма

кажется, что я что-то вижу. – И он остановился, вглядываясь и прислушиваясь.

      – Если не слышно топота лошадей, то по крайней мере слышно их ржание. Слышите?

      Действительно, откуда-то из тьмы до слуха д’Артаньяна донеслось отдаленное лошадиное ржание.

      – Наши молодцы выступили в поход, – сказал он, – но нас это не касается. Едем дальше.

      Они продолжали свой путь.

      Через полчаса они достигли первых домов Нуази. Было около половины девятого, а то и все девять часов вечера.

      По деревенскому обычаю, все уже спали: в деревне не светилось ни одного огонька.

      Д’Артаньян и Планше продолжали свой путь.

      По обеим сторонам дороги на темно-сером фоне неба выделялись еще более темные уступы крыш. Время от времени за воротами раздавался лай разбуженной собаки, или встревоженная кошка стремительно кидалась с середины улицы и пряталась в куче хвороста, откуда виднелись только ее испуганные глаза, горящие, как карбункулы. Казалось, кошки были единственными живыми существами, обитавшими в деревне.

      Посреди селения, на главной площади, темной массой возвышалось большое здание, отделенное от других строений двумя переулками. Огромные липы протягивали к его фасаду свои сухие руки. Д’Артаньян внимательно осмотрел здание.

      – Это, – сказал он Планше, – должно быть, замок архиепископа, где живет красавица де Лонгвиль. Но где же монастырь?

      – Монастырь в конце деревни, я его знаю.

      – Так скачи туда, – сказал д’Артаньян, – пока я подтяну подпругу у лошади; посмотри, нет ли у иезуитов света в каком-нибудь окне, а потом возвращайся ко мне.

      Планше повиновался и исчез в темноте, между тем как д’Артаньян, спешившись, стал подтягивать, как и сказал, подпругу.

      Через пять минут Планше вернулся.

      – Сударь, свет есть только в одном окне, выходящем в поле.

      – Гм! – сказал д’Артаньян. – Будь я фрондер, я бы постучался сюда и наверняка нашел бы покойный ночлег; будь я монах, я бы постучался туда и, наверное, получил бы отличный ужин; а мы, очень возможно, заночуем на сырой земле, между замком и монастырем, умирая от жажды и голода.

      – Да, как знаменитый Буриданов осел, – прибавил Планше. – А все же – не постучаться ли?

      – Ш-ш! – сказал д’Артаньян. – Единственный огонек в окне и тот потух.

      – Слышите? – сказал Планше.

      – В самом деле, что это за шум?

      Послышался гул, как от надвигающегося урагана.

      В ту же минуту из двух переулков, прилегающих к дому, вылетели два отряда всадников, человек в десять каждый, и, сомкнувшись, окружили д’Артаньяна и Планше со всех сторон.

      – Ого! – сказал д’Артаньян, обнажая шпагу и прячась за лошадь. Планше проделал тот же маневр. – Неужели твоя правда и они впрямь добираются до нас?

      – Вот он! Попался! – закричали всадники и бросились с обнаженными шпагами на д’Артаньяна.

      – Не упустите! – раздался громкий голос.

      – Нет, монсеньор! Будьте покойны.

      Д’Артаньян решил, что пора заговорить и ему.

      – Эй, слушайте, – сказал он со