Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века. Александр Пушкин

и могил;

      Трикраты прах ее священный

      Слезами скорби омочил.

      И там, где зданья величавы

      И башни древние царей,

      Свидетели протекшей славы

      И новой славы наших дней;

      И там, где с миром почивали

      Останки иноков святых

      И мимо веки протекали,

      Святыни не касаясь их;

      И там, где роскоши рукою,

      Дней мира и трудов плоды,

      Пред златоглавою Москвою

      Воздвиглись храмы и сады, —

      Лишь угли, прах и камней горы,

      Лишь груды тел кругом реки,

      Лишь нищих бледные полки

      Везде мои встречали взоры!..

      А ты, мой друг, товарищ мой,

      Велишь мне петь любовь и радость,

      Беспечность, счастье и покой

      И шумную за чашей младость!

      Среди военных непогод,

      При страшном зареве столицы,

      На голос мирныя цевницы

      Сзывать пастушек в хоровод!

      Мне петь коварные забавы

      Армид и ветреных Цирцей

      Среди могил моих друзей,

      Утраченных на поле славы!..

      Нет, нет! талант погибни мой

      И лира, дружбе драгоценна,

      Когда ты будешь мной забвенна,

      Москва, отчизны край златой!

      Нет, нет! пока на поле чести

      За древний град моих отцов

      Не понесу я в жертву мести

      И жизнь, и к родине любовь;

      Пока с израненным героем,

      Кому известен к славе путь,

      Три раза не поставлю грудь

      Перед врагов сомкнутым строем, —

      Мой друг, дотоле будут мне

      Все чужды Музы и Хариты,

      Венки, рукой любови свиты,

      И радость шумная в вине!

Март 1813

      Тень друга

      sunt aliquid manes: letum non omnia finit;

      Luridaque evictos effugit umbra rogos.

Propert<ius>

      Я берег покидал туманный Альбиона:

      Казалось, он в волнах свинцовых утопал.

      За кораблем вилася Гальциона,

      И тихий глас ее пловцов увеселял.

      Вечерний ветр, валов плесканье,

      Однообразный шум, и трепет парусов,

      И кормчего на палубе взыванье

      Ко страже, дремлющей под говором валов, —

      Все сладкую задумчивость питало.

      Как очарованный, у мачты я стоял

      И сквозь туман и ночи покрывало

      Светила Севера любезного искал.

      Вся мысль моя была в воспоминанье

      Под небом сладостным отеческой земли,

      Но ветров шум и моря колыханье

      На вежды томное забвенье навели.

      Мечты сменялися мечтами,

      И вдруг… то был ли сон?.. предстал товарищ мне,

      Погибший в роковом огне

      Завидной смертию, над Плейсскими струями.

      Но вид не страшен был; чело

      Глубоких ран не сохраняло,

      Как утро майское, веселием цвело

      И все небесное душе напоминало.

      «Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!

      Ты ль это? – я вскричал, – о воин вечно милый!

      Не я ли над твоей безвременной могилой,

      При страшном зареве Беллониных