Данте в русской культуре. Арам Асоян

нет большей боли,/ Чем вспоминать о счастливой поре/ В несчастии» (121–123)).

      Вероятно, стихи были записаны по памяти, чем и можно объяснить описку: не magior, a maggior. Но припомнил ли Пушкин чтение самой «Комедии» или воспользовался готовой цитатой из книги Женгене? Второе не менее реально, чем первое. В эту пору в поэтический язык начали довольно широко проникать отдельные стихи «Божественной комедии», пополняя фонд крылатых выражений. Среди них были и строки, припомнившиеся Пушкину. В дантовском тексте с них начинался рассказ Франчески о трагической любви, за которую она и Паоло «томятся страшным гнетом» во втором круге Ада.

      Как отмечал Д. Д. Благой, слова дантовской героини, записанные Пушкиным, отвечали его душевным переживаниям, были глубоко созвучны настроениям ссыльного поэта, гонимого в далекий, неизвестный край. По мнению исследователя, они перекликались с некоторыми мотивами эпилога «Руслана и Людмилы» и вскоре написанной элегии «Погасло дневное светило», а также первой южной поэмы[196]. К этому перечню мы вправе добавить стихотворение 1820 г. «Зачем безвременную скуку…» и черновой набросок 1821 г., колорит и реалии которого словно принадлежат дантовскому аду:

      Вдали тех пропастей глубоких,

      Где в муках вечных и жестоких,

      Где слез во мраке льются реки,

      Откуда изгнаны навеки

      Надежда, мир, любовь и сон,

      Где море адское клокочет,

      Где, грешника внимая стон,

      Ужасный сатана хохочет.

(11-1, 469)

      Когда-то академик В. В. Виноградов обоснованно утверждал, что для пушкинского стиля характерен процесс национализации заимствованного образа, при которой чужое выражение теряет форму цитаты. Для примера он приводил строки Пушкина из письма к Рылееву: «Не совсем соглашусь со строгим приговором о Жуковском. Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезапись» (XIII, 135) – и сравнивал их с цитатой из Данте в статье Шевырёва «Письмо из Рима»: «Твои питомцы Oggi le poppe/ Mordono ingrati della loz midrice… иные неблагодарные, кусают перси своей кормилицы»[197], возводя тем самым пушкинскую метафору к дантовскому образу.

      Что касается стихотворения «Зачем безвременную скуку…», то слова Франчески отозвались здесь в тончайшем психологическом рисунке, возникшем как бы в результате глубоко личного переосмысления мотива мучительной памяти, с которого начинается печальная повесть нежной грешницы Данте:

      И так уж близок день страданья!

      Один, в тиши пустых полей,

      Ты будешь звать воспоминанья

      Потерянных тобою дней.

      Тогда изгнаньем и могилой,

      Несчастный, будешь ты готов

      Купить хоть слово девы милой,

      Хоть лёгкий шум её шагов.

(II-1, 144)

      Как уже отмечалось, стихи пятой песни «Ада», записанные Пушкиным после окончания «Руслана и Людмилы», были из тех дантовских строк, что быстро входили в разряд крылатых выражений.

196

Там же.

197

См.: Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М.: АН СССР, 1941. С. 388.