Хороните своих мертвецов. Луиза Пенни

наказания? Или чтобы скрыть следы преступления? Поскольку Квебек строился на костях и иронии, вторгшиеся солдаты стали частью городских оборонительных сооружений.

      Огюстен Рено чуть было не повторил судьбу этих солдат, чуть было не стал навеки частичкой города, закатанный в бетон под Литературно-историческим обществом, чтобы подпирать почтенный англоязычный институт. Да и жизнь Рено была золотой жилой иронии. Как, например, в тот раз, когда он перед телевизионной камерой в прямом эфире вел раскопки в поисках останков Шамплейна, а прокопался в подвал китайского ресторана. Или тот случай, когда Рено открывал запечатанный гроб, будучи убежден, что в нем покоятся останки Шамплейна, – тогда избыточное давление внутри гроба выбросило его содержимое в атмосферу со всем миссионерским пылом. Находившийся внутри иезуит превратился в прах и был в таком виде доставлен на небеса, к бессмертию. Хотя не о таком бессмертии он молился, не на такое надеялся. Священник вернулся на землю дождевыми каплями, влился в пищевую цепочку и в конечном счете оказался в грудном молоке коренных американок, которых он в свое время пытался извести под корень.

      Сам Рено едва избежал такой судьбы: еще несколько часов – и он бы упокоился в фундаменте Литературно-исторического общества.

      Арман Гамаш надеялся, что после проведения допросов его обязательства перед Элизабет Макуиртер и другими членами Лит-Иста можно считать выполненными. Но теперь он понял: это не так. Рено требовал встречи с советом, совет отказал ему в этом, потом они вычеркнули данное происшествие из протокола заседания. Когда об этом узнают, им придется заплатить дорогую цену. И платить придется всем англоязычным канадцам.

      Нет, думал Гамаш, выходя вместе с Анри за ворота, он не может их бросить. Пока еще не может.

      Снег почти прекратился, и температура падала. Вокруг – ни движения, ни звука, только скрип ботинок Гамаша по снегу.

      Часы показывали три двадцать.

      Каждый день Гамаш просыпался приблизительно в это время. Поначалу он пытался уснуть, оставался в кровати, боролся с бессонницей. Но по прошествии многих недель понял, что пора прекратить эту тщетную борьбу. Теперь он вставал и вместе с Анри тихо выходил на прогулку – сначала дома в Монреале, а потом и здесь, в Квебек-Сити.

      Гамаш знал: чтобы прожить следующий день, ему необходимо это спокойное время по ночам, когда он может побыть наедине со своими мыслями.

      – Играть на скрипке меня научил отец, – сказал агент Морен в ответ на вопрос Гамаша. – Мне было года четыре. У нас где-то хранится домашнее видео: отец и дед играют у меня за спиной на скрипках, а я стою перед ними в таких больших обвислых шортах, похожих на подгузники. – Морен рассмеялся. – В руках у меня маленькая скрипочка. За роялем сидит моя бабушка, а сестренка делает вид, что дирижирует нами. Ей тогда было года три. Она теперь уже замужем и ждет ребенка.

      Гамаш свернул налево и пересек темную карнавальную площадь у Полей Авраама. Двое охранников наблюдали за ним, но так