«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности. Генри Каттнер

об заклад грешно, – провозгласил он. – Всегда плати долги, никого не бойся и не держи пари. Азартные игры – грех. Я никогда не бился об заклад и всегда платил долги. – Он умолк, почесал в баках и вздохнул. – Все, кроме одного, – прибавил он хмуро.

      – Что же это за долг?

      – Да задолжал я одному малому. Беда только, с тех пор никак не могу его разыскать. Лет тридцать тому будет. Я тогда, помню, налакался вдрызг и сел в поезд. Наверно, еще и ограбил кого-то, потому что у меня оказалась пачка денег – коню пасть заткнуть хватило бы. Как поразмыслить, этого-то я и не пробовал. Вы держите лошадей?

      – Нет, сэр, – ответил я. – Но мы говорили о вашей плоти и крови.

      – Помолчи, – оборвал меня старый Енси. – Так вот, и повеселился же я! – Он слизнул жвачку с усов. – Слыхал о таком городе – Нью-Йорк? Речь там у людей такая, что слова не разберешь. Там-то я и повстречал этого малого. Частенько я жалею, что потерял его из виду. Честному человеку вроде меня противно умирать, не разделавшись с долгами.

      – А у ваших восьмерых сыновей были долги? – спросил я.

      Он покосился на меня, хлопнул себя по тощей ноге и кивнул.

      – Теперь понимаю, – говорит. – Ты сын Хогбенов?

      – Он самый. Сонк Хогбен.

      – Как же, слыхал про Хогбенов. Все вы колдуны, точно?

      – Нет, сэр.

      – Уж я что знаю, то знаю. Мне о вас все уши прожужжали. Нечистая сила, вот вы кто. Убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, живо!

      – Я-то уже иду. Хочу только сказать, что, к сожалению, вы бы не могли сожрать свою плоть и кровь, даже если бы стали таким чудищем, как на картинке.

      – Интересно, кто бы мне помешал!

      – Никто, – говорю, – но все они уже в раю.

      Тут старый Енси расхихикался. Наконец, переведя дух, он сказал:

      – Ну, нет! Эти ничтожества попали прямой наводкой в ад, и поделом им. Как это произошло?

      – Несчастный случай, – говорю. – Семерых, если можно так выразиться, уложил малыш, а восьмого – дедуля. Мы не желали вам зла.

      – Да и не причинили, – опять захихикал Енси.

      – Мамуля шлет извинения и спрашивает, что делать с останками. Я должен отвезти тачку домой.

      – Увози их. Мне они не нужны. Туда им и дорога, – отмахнулся Енси.

      Я сказал «ладно» и собрался в путь. Но тут он заорал, что передумал. Велел свалить трупы с тачки. Насколько я понял из его слов (разобрал я не много, потому что Енси заглушал себя хохотом), он намерен был попинать их ногами.

      Я сделал как велено, вернулся домой и все рассказал мамуле за ужином – были бобы, треска и домашняя настойка. Еще мамуля напекла кукурузных лепешек. Ох и вкуснотища! Я откинулся на спинку стула, рассудив, что заслужил отдых, и задумался, а внутри у меня стало тепло и приятно. Я старался представить, как чуйствует себя боб в моем желудке. Но боб, наверно, вовсе бесчуйственный.

      Не прошло и получаса, как на дворе завизжала свинья, как будто ей ногой наподдали, и кто-то постучался в дверь.

      Это был Енси. Не успел он войти, как выудил из штанов цветной носовой платок