Фантомные боли железных грифонов. Анастасия Орлова

А ему эти сообщения не придут?

      – Нет. Все ответы на операции, совершённые через «Муравья», «Муравьём» же и перехватятся.

      – Кру-у-уть! И откуда у тебя такая фиговинка?

      – Угадай.

      – Погоди… Вот только не говори, что сам сделал!

      В её глазах бенгальским огнём сверкнуло недоверие, но он её догадку опровергать не спешил.

      – Серьёзно?!

      Рита уставилась на него так, будто хотела выудить правду взглядом прямо из его мозга через чёрные туннели зрачков.

      – Твою ж мать! – прошептала она. – Да твою ж… – Взяла очередной коктейль и в один глоток, без всякой трубочки, прикончила его. – Да ты чёртов гений!

      Она выловила из бокала кубик льда, приложила его к виску и, бархатно глядя в глаза безымянного, пояснила:

      – Кайфую от умных. А ты умён настолько, что мне даже жарко стало.

      Она повела кубик льда вниз по щеке и шее, оставляя на коже влажно блестящую дорожку, медленно очертила острые ключицы, под которыми вились тонкие татуировки. Капли серебряными змейками соскальзывали в глубокое декольте, теряясь в ложбинке меж тугих грудей. Когда лёд наполовину растаял, Рита прикоснулась им к губам сероглазого, обвела их по контуру.

      – Давай всю ночь гулять на Мареково бабло, – шепнула она.

      – «Муравей» держит данные чипа часа два, не дольше.

      – Вот ка-а-ак…

      Барьер из истончившегося льда между её пальцами и его губами окончательно растаял, но Рита руку не убрала. Она ещё раз очертила его губы, проскользила по щеке, колючей от двухдневной щетины, запустила пальцы в его волосы и медленно закинула свою ногу ему на бедро.

      – Ну тогда-а-а… – Она легко и изящно, будто бы и не была уже достаточно пьяна, села на него верхом. – Тогда нужно оплатить номер заранее, пока твой «Муравей» ещё в деле. Возьмём самый лучший.

      – Возьмём, какой захочешь, – улыбнулся сероглазый.

      Вечер обещал быть приятным.

      [1] Визор – стекло на мотоциклетном шлеме

      Глава 2

      

      У него был загадочный взгляд, насмешливая полуулыбка одним краешком тонких губ и непослушные волосы, коротко стриженные на висках и затылке, более длинные на темени. О таких, как он, говорили: «себе на уме».

      У него было две жизни, но ни в одной из них не было ни настоящего имени, ни возраста.

      В первой его называли Мальчик. Он жил ею лет до девяти или десяти. А может, до восьми – никто, включая его самого, не знал точно. Закончилась она в тот момент, когда он, бредущий который день без еды и воды вдоль заброшенной трассы за десятки километров от человеческого жилья, в очередной раз упал, но подняться уже не смог.

      Вторая жизнь началась, когда он очнулся в каком-то подвале, закутанный в пропахший псиной клетчатый плед. Стены, на две трети выкрашенные тёмно-зелёной краской, местами сильно облупились; с низкого, покрытого влажными