Кола. Борис Поляков

и улучшения. Нет, за него сама судьба. Усмехнулся. И даже закон о соли.

      Хлопнула калитка, и от ворот прибежала Граня. Кир загородил дорогу, игриво потянулся к ней.

      – Граня…

      Она, защищаясь, отступала. На близко дышащем лице испуг.

      – Что это вы, Кир Игнатьич, руки-то распускаете? Не беседница ваша. – И блестела в сумерках глазами, не уходила.

      Кир поймал ее, обхватил крепко, посмеивался:

      – А ты позови на беседу…

      Граня вырывалась несильно, словно ждала чего-то:

      – Я только суженого позову…

      От Грани зазывно пахло ромашкой, новым ситцем и свежестью. Девичья близость дурманила. Притянул Граню ближе к себе: тело молодое, нетроганое будило желание.

      – Может, я и есть твой суженый? Вдруг завтра сватов зашлю?

      Граня от поцелуев увертывалась.

      – У вас есть к кому засылать… – И неожиданно вывернулась из рук, юркнула в приоткрытую дверь. Кир успел лишь хлопнуть ее вдогонку по девичьему задку, довольный захохотал. В сенях рассмеялась и Граня. Гармоника шла где-то рядом, звала. Кир представил, как славно ему будет на вечёрке. Спускаясь с крыльца, думал: «Ух и спляшу сегодня».

      20

      С улицы медленно текли сумерки, сгущались по углам, заполняли комнату. Старики не зажигали света, долго сидели в потемках, молчали.

      Герасимов поставил локти на стол, опустил лоб на ладони, сидел неподвижно. Благочинному не видно его лица. Да и не надобно. И так все понятно. Сидит его друг, горестно втянув голову в плечи, старый, одинокий. Ох-хо-хо… Не часто приходится мысли вспять поворачивать. Думалось иной раз: не лезь, не твоя это дорога. И не лез, проходил стороной. Глядь потом – эх, надо было остановиться, посмотреть, подумать да не так пройти это место…

      И вспомнил о том, что совсем запамятовал с прибытием Кира. Сказал тихо:

      – Поутру Матвей приходил. Городничий нас к себе звал чего-то.

      Герасимов поднял голову, смотрел из потемок отрешенным взглядом. И без того старое лицо еще больше осунулось, запало.

      – Он какой-то пакет из губернии получил. Все насчет границы у писаря любопытствовал, – продолжал благочинный. – Я сказал: дело, мол, то мирское. Мне по велению синода не след в такое мешаться. – И поднялся из-за стола, не перекрестив лба, ходил по комнате медленно, думал о чем-то своем. Герасимов неподвижно смотрел перед собой, погодя вздохнул тяжело и сказал, редко роняя слова:

      – Вишь как оно обернулось все. Родной сын попрекнуть смел.

      Благочинный словно ждал этой жалобы:

      – Не он, так другой. Скажут еще, не пощадят: промотали, дескать, отцы земельку, не сберегли.

      Герасимов усмехнулся горько:

      – Какая уж там пощада, коль о наследстве зашло.

      Благочинный вернулся к столу, сел на место Кира, ближе к Герасимову, положил ему на плечо руку:

      – А ведь речи-то Кира – не пустяк. Ходовит он разумом.

      – О компаниях? – Герасимов повернулся к другу. – Пустое это, на компаниях не нам чета, родовитые да вельможные обламывались…