Кола. Борис Поляков

подробности: кто напишет в столицу прошение о земле (и пусть лучше отвезет его Кир), какие нужны суда и амбары, где их лучше всего строить и во что все обойдется. У него были подсчитаны цифры предполагаемых расходов и ожидаемой прибыли. Он обдумал уже, с кем из поморов говорить об артельных началах, как лучше заручиться их согласием, чтоб каждый и денег наскреб. Он сжился с этими мыслями. Упорное нежелание стариков понять его вызывало досаду и настраивало воинственно:

      – Граница передвигается, а земля остается. И ты, отец, лучше меня знаешь, что она – наша. А что продали ее, как рыбу на торгах, так это вся Кола знает – незаконно. Если пробиться к государю и рассказать…

      Благочинный усмехнулся неприятной, жирной усмешкой:

      – Сходи, расскажи. Исправник вздует – в отхожем месте только и сможешь присесть.

      Кир поднял на него глаза:

      – Я хоть и не дворянин, но и не крепостным родился.

      У нас тут и море, и торговля, и предпринимательство – вольные.

      – Это, Кирушка, не значит, что можно супротив власти идти.

      – Я, отец, не иду. Думаю, государю тоже в радость, чтобы флот наш на Севере из каботажного рос в большой, коммерческий, для дальних плаваний.

      Но благочинный опять вмешался, всезнающий, опытный:

      – И плавай себе на здоровье. А про землю у Девкиной заводи, верно тебе советуют, – забудь.

      Кир чувствовал, как поднимается в нем гнев, сказал жестко:

      – Та земля отцам нашим не особо нужна была, вот они и молчали. А нам сегодня, – и чиркнул себя большим пальцем по горлу, – она вот как требуется. Мы молчать не будем.

      Благочинный сощурился серьезно, спросил с иронией:

      – Мы, нам… Это, позвольте узнать, кто такие?

      Кира взорвало. Ответил благочинному резко, с издевкой и вызовом:

      – Наследники ваши. Я, другие, вся Кола. – Он еще пытался говорить рассудительно, но сдержаться уже не мог. – У нас обычаем старых людей уважают и чтят. А вас почему-то больше других. За что бы это? – И скривил презрительно губы. – Уж не за ваше ли молчание при продаже земли? – Он не сдерживал больше себя. Ему хотелось бить и крушить это молчаливое сопротивление. И, выплескивая из себя все подспудные мысли и обиды, Кир подался к столу, яростно оглядывал стариков: – Вы подумали о том, что оставите нам в наследство?! Проданную землю да наказ молчать. Только-то?! Эх, вы! Другие хоть что-то пытались сделать, их хоть пороли за это, – и отстранился от стола. – А вы и этой чести не удостоились…

      Отец ударил по столу ложкой. Большая, деревянная, она треснула и развалилась.

      – Хватит! Сопляк!

      Глаза у отца то растерянные и жалкие, то холодные и чужие. В лице ни кровинки. Неверной рукой шарит по столу обломком ложки, голос гневный:

      – Думаешь, сходил в столицу – теперь все позволено?! Не выйдет! Захочу – завтра пойдешь на судне работником…

      Кир осекся. Молчание наступило неловкое и гнетущее. Отец Иоанн с опущенными глазами чертил на столе вилкой.

      Лицо багровое. Голосом смущенным, располагающим