Кола. Борис Поляков

мать братьев Лоушкиных.

      В белом повойнике. Все в морщинах лицо кажется черным. Старенькая мать у Лоушкиных. Смотрит на Гошку подслеповатыми глазами, будто силится разглядеть. Кто-то неторопливо открывал запор на воротах, гремел щеколдой.

      Гошка подумал, что, пожалуй, ему пора уносить ноги.

      – Чего, соколик, тут стукаешь? – спросила старуха.

      Гошка шапку долой, поклонился и, желая быстро разделаться, выпалил:

      – Кир Игнатьевич, сын Герасимова, на вечёрку к тетке Матрене зовет… – А сам на калитку поглядывал: успеть бы уйти, пока не вышел из мужиков кто.

      Лицо у старухи собралось в морщины еще гуще. В провале рта открылся единственный зуб, смех задребезжал весело:

      – Ох, милай, пошла бы я, да внучатка узнает – поди, осердится…

      – Я не вас зову, – испугался Гошка.

      – Не меня? – удивилась старуха. – А кого же?

      – Внучатку вашу.

      – А-а, Нюшку, стало быть?

      – Ее, ее, – подтвердил Гошка.

      – Смотри-ка, прошла во мне надобность. Отказывают. Нешто так можно?

      Калитка открылась, и Гошка обмер: старший брат Лоушкиных, дядя Никита. Лицо от работы красное, ворот рубахи расстегнут. Вытирает ладонью шею потную, рукава по локоть закатаны, а ручищи что слеги. Не дай бог, узнает! Гошка отступил на шаг и, держась за палку, поклонился молча. Как себя вести на людях, он знал твердо: речь со старшими первому не заводить, в разговоре шапку снимать и говорить почтительно. Не то и уши нарвать могут, да еще и отцу пожалуются: неуважительный-де сын к старшим. А отец в первую же субботу недостаток розгами исправлять начнет.

      – С чем, купец, пожаловал? – спросил Лоушкин.

      II смотрит на Гошку так это пристально.

      Гошка все сообразил мигом и, на всякий случай, поклонился еще раз: пронеси господи!

      – Приглашенье на вечерицу. Кир Герасимов просит к тетке Матрене пожаловать…

      Лицо у Лоушкина подобрело, взгляд стал мягче.

      – Так-так. Герасимов, говоришь? Добро. – А сам все Гошку разглядывает. – Что-то я тебя, Гошка, давно на нашей улице не видел. – И уже улыбается. – В гости что-то не заходишь?

      И Гошка мог поклясться, что слышал, как сердце его перестало биться и быстро-быстро стало проваливаться куда-то вниз, наверно в пятки. Захотелось дать стрекача. Не успел. В окне опять появилась старуха, поправила головной платок, позвала:

      – Слышь-ко, пострел! Нюшки-то сейчас дома нет. А ежели явится к вечеру, так непременно будет… А тебе на-тко вот, за службу… – И бросила Гошке пряник архангельский, заливной, настоящий.

      Гошка поймал его на лету и оглянулся на калитку: что-то еще дядя Никита скажет? Но старуха в окне скомандовала:

      – Ступай, не мешкай. И другим, поди, стукать надо.

      Гошка поклонился еще раз и, чтоб миновать калитку, побежал в другую сторону не оглядываясь. Пронесло, думал, а страхов-то натерпелся! Ну погоди, конопатый! Залью панок – получишь ты у меня!

      17

      После бани,