Тело с историей. Николай Леонов

Иванович осознал сказанное не сразу. Потом еще какое-то время ушло на то, чтобы попытаться как-то привести в порядок навалившиеся массивы информации, блоки – разнородные, угловатые, друг с другом не сочетающиеся. Ну вот как представить их вместе, скажем, за одним столом – подтянутого, строгого Орлова, человека-гору, и размалеванного, перекошенного «Михал Юрьича».

      – Что, и отец умер? – наконец уточнил он.

      – Да. Третий инфаркт, – сухо ответил генерал. – Так я к чему. Мишка был дурак, причем дурак честный. Игры с бюджетом, выстраивание цепочек-умыслов – не его это модус операнди. Мозгов бы не хватило. И я тебя, Левушка, не как подчиненного, как друга прошу: все-таки проверь свежим глазом, нет ли там чего… с двойным дном. Пакости какой.

      – Несерьезно это, – помявшись, признал Гуров, – Петр Николаевич, я же сам его обнаружил. Замерз человек по пьяной лавочке. Хотя, честное слово…

      Орлов мягко попросил:

      – Лева, не надо «хотя». К тому же если его смерть была вызвана не совсем естественными причинами, спровоцирована…

      – Ну как это возможно? В глотку заливали?

      – Всякое бывает. Можно и без насильственных действий довести до самоубийства человека больного, после двух клинических смертей. Не исключено. Тогда тем более надо работать, делать свое дело, разбираться.

      Гуров молчал.

      – Лева, это твоя работа. Один раз отступишь, потом второй, потом уважение к себе потеряешь, а ты мужик…

      – …ты должен. Очень, очень свежо и остро. И все-таки: дело финансовое, почему мы?

      – Дело сложное. И именно потому. Вот возьмет его на контроль шеф – и будешь разбираться уже в кратчайшие сроки, и бегать, аки хорт за зайцем, – жестко посулил Орлов, – не задавая вот этих вечных ментовских вопросов. Теперь серьезно: нет никакого Сида, есть Михаил Ситдиков, член комитета Госдумы и тэ-дэ и тэ-пэ, вероятно, центральное звено в сети финансовых махинаций, скорее всего, сто пятьдесят девятая, часть четыре.

      – Но ведь экономисты…

      – Да, и они забегают, когда отмашка будет дадена. А ты не бегай, тебе незачем, у тебя уже все есть. Труп у нас имеется, документы – вот они, – он похлопал по папке, – дергать тебя никто не дергает… не дергает ведь?

      – Некому, Петр Николаич.

      – Вот и поработай спокойно, без горячки.

      Он вздохнул.

      – Прости, если резко. С тобой иной раз иначе нельзя.

      – Да я понимаю, надо и рубануть сплеча.

      – А вот надо! – Орлов выдвинул подбородок. – Потому что чем старше, тем мы терпимее, в любое положение входим, всех оправдываем – себя прежде всего! Возраст уже, на пенсию скоро, чего пупок рвать, проживем как-нибудь в хате с краю. А она, между прочим, всегда первой горит!

      – Ничего, – примирительно кивнул Гуров, – я понимаю.

      – Я о своих словах не жалею.

      – Конечно. Зачем вам подчиненный, которому правду в глаза сказать нельзя.

      Орлов дернул бровями, вхолостую поработал тяжелыми челюстями, точно продолжая речь. И, наконец, апофеоз: мягко, как кошачьей лапой орудуя, он