Тело с историей. Николай Леонов

листочке: «На добрую память сержанту Зубкову».

      – Меня Сергей зовут.

      Она, улыбнувшись, добавила скобочки и приписала: «Сереже».

      Не хотелось корячиться, разворачивая машину и мешая людям, поэтому Лев Иванович все-таки доехал до шлагбаума, о котором врач говорил. В самом деле, такому объекту место разве на переезде – бескомпромиссный, цельносварной монстр, обмотанный якорной цепью. И замок имел место – огромный, кодовый, еще советских времен, заботливо прикрытый от непогоды обрезком пластиковой бутылки.

      Да уж, граница тут на замке. До самого шлагбаума, судя по следам разворотов, кто-то, но доезжал, по ту же сторону шел лишь один след. Прорвался тот, кто пароль ведал. Полковник подлез под шлагбаумом, огляделся: к сожалению, ни тени сторожки. И в самом деле, зачем она тут? Чужие-то здесь не ездят. Странновато показалось, что вроде бы машина ехала не от шлагбаума, не со стороны дома Сида, а от него. Однако след несвежий – да и как он может быть свежим, на таком-то снегу. Разберутся, ничего.

      …До дома добрались без приключений и в полном молчании и затем, насколько хватило сил, корпели каждый над своими бумагами: Гуров – над бухгалтерией, Мария – над полученными листками. В доме царила тишина, торжественная, как при покойнике.

      Глава 4

      Посвежевший и постройневший, вернулся с Домбая Крячко. И первым вызвал из небытия тень покойного панка.

      – Наслышан, наслышан, – сообщил Станислав, выгружая мед и прочие сувениры, – ты, господин полковник, точь-в-точь как та самая эта…

      – Так и говори – свинья, – хмыкнул Лев Иванович. – Дело-то как было…

      Он обрисовал ситуацию с несостоявшимся расширением горизонтов.

      – Марии, думаю, обидно, – согласился Станислав, – а по мне… ну и по тебе, куда ж тебя-то девать, и слава богу, меньше беспокойства. Конечно, гражданин Ситдиков по сравнению с иными культурными явлениями выглядел ангелом. Пусть и без крыльев.

      Гуров вздернул бровь и закатил глаза.

      – Ты что? – удивился Крячко. – Ни одного протокола за четверть века – это тебе не фунт изюма, а железный факт и большая редкость.

      Лев Иванович возмутился:

      – Да что вы, сговорились, что ли? Жена-то понятно, если ей что-то в голову взбредет, она и черта оправдает, а ты с чего взял? Разница-то есть между «ни одного» или «ни одного серьезного»?

      – Лева, ты чего? – удивился Станислав. – Ну я же тебе говорю, что ни-че-го, то есть абсолютно.

      – Да не бывает так. Порядочный неформал, который ни разу прилюдно не нажрался, не переломал мебели в гостинице…

      – Ни-че-го, – повторил коллега.

      – …не набил бы лицо репортеру…

      – Да проверял я!

      – В связи с чем? – требовательно вопросил Гуров.

      – Да просто все, – проворчал Крячко, – доча как-то поставила ультиматум: иду на Сида в «Олимпийский». Мать в крик, я, понятно дело, – нет, и все, а она так индифферентно: некультурно так с детьми обращаться. Мы взрослые люди, так?

      – Ну, ну?

      – Вот и ну. Говорит: папуля, найдешь имя Сида хотя бы в одной оперсводке –