Иерусалим. Сельма Лагерлёф

пробст никак не мог отделаться от горькой мысли: ах, если бы он не растерял свой юношеский талант говорить красиво и убедительно! Он бы мгновенно убедил этого недоучку, как глупа и опасна его затея.

      И тут ему пришел в голову еще один довод.

      – А откуда Сторм возьмет деньги?

      – Мы создали предприятие, – выделив внушающее почтение слово, важно объяснил Сторм и назвал несколько фамилий – тех, кто пообещал помочь. Хотел доказать – гляньте, нам помогают никакие не злодеи и не интриганы, а добропорядочные хуторяне. Их-то уж никак не заподозрить, что они желают пробсту зла.

      Пастор побледнел.

      – И Ингмар Ингмарссон? Он тоже?

      Новый удар. Пробст безоговорочно доверял Ингмару Ингмарссону, так же как безоговорочно доверял учителю Сторму. До сегодняшнего дня.

      Постарался не выказать разочарования. Повернулся к матушке Стине и как ни в чем не бывало продолжил светский разговор. Не мог же он не заметить, что она по-прежнему плачет. Возможно, хотел ее утешить.

      Сказал несколько приветливых слов и резко повернулся к Сторму.

      – Оставьте эту затею, Сторм. Подумайте сами: что бы вы сказали, если бы я решил построить вторую школу, в двух шагах от вашей.

      – Не могу, господин пробст.

      Сказал и встряхнулся. Хотел выглядеть уверенным, смелым и спокойным.

      Пробст надел меховую шубу и шапку, пошел к двери, но остановился.

      Он весь вечер мучительно искал слова, которые могли бы заставить Сторма отказаться от безумного предприятия. Мысли теснились в голове, но привести их в порядок никак не удавалось: после апоплексического удара он потерял эту способность.

      И тут он заметил в углу Гертруд в окружении чурбачков и осколков стекла. Остановился и некоторое время наблюдал. Совершенно очевидно: девочка была настолько поглощена игрой, что не слышала ни слова из беседы отца со священником. Глаза блестят, щеки раскраснелись.

      Пастор подошел поближе.

      – А что ты строишь?

      – Ах, господин пробст, что бы вам не подойти пораньше! У меня тут весь наш приход был – очень красиво! Загляденье! И церковь, и школа, все-все…

      – И куда же они подевались?

      – А я разобрала все постройки, господин пробст. Теперь это будет Иерусалим.

      – Что-что? – спросил ошеломленный пастор. – Ты хочешь сказать, что разрушила весь наш приход и собираешься на его месте строить Иерусалим?

      – Да. Уезд очень красивый, ничего не скажешь, но я его разломала. Теперь здесь будет Иерусалим. Я строю Иерусалим.

      Пастор провел рукой по лбу, соображая, что на это ответить. Внезапно его поразила мысль, такая ясная и четкая, как давно не бывало. Перед ним же ребенок, безгрешный ребенок!

      – Мне кажется, девочка, твоими устами говорит кто-то высший.

      И задумался: настолько странной и многозначительной показалась ему затея. Он несколько раз повторил про себя: я строю Иерусалим. Но тут же мысли спутались и свернули на привычный путь: Господня воля, промысел Божий. Подумать