Театр китового уса. Джоанна Куинн

не уроки.

      – Ты начала работу художника. Так это и происходит. Чердаки. Тайные уголки, – говорит Тарас. – Это работа твоей души.

      – Я не художник, – говорит Кристабель.

      – Ты в себе сомневаешься? – говорит Тарас.

      – Нет, – отвечает она.

      – Хорошо. – Тарас стряхивает пыль с богини, затем передает ее Кристабель. – Храни ее. Она тебя призвала. – Затем он поднимается в полный рост и объявляет, будто о принесенных из дальнего королевства вестях: – Я голоден.

      Набившиеся на чердак люди топчутся, а потом начинают тянуться к лестнице – кроме Ов, втискивающейся в кладовку, – когда Тарас оборачивается к Кристабель.

      – Чей ты ребенок, хранительница кита? Не Розалинды. В это я не поверю. И определенно не этого рыжеволосого мужчины с женственным ртом.

      – Мистер Уиллоуби Сигрейв, – вставляет Перри. – Хозяин этого дома.

      – Мои родители мертвы, – отвечает Кристабель.

      – Я не видел никого похожего на тебя на портретах, – говорит Тарас. – Кроме разве что того, с носорогом.

      – Дедушка Роберт, – говорит Кристабель. – У меня его охотничий нож.

      – Но в нем нет твоей свирепости. Возможно, только у женщины может быть такая свирепость. Где портреты твоей матери?

      – Их нет, – говорит Кристабель.

      Перри ловко встревает:

      – Возможно, я могу помочь. Полагаю, портреты Аннабель, покойной матери Кристабель, были возвращены в ее родовое имение после смерти.

      – Где ее родовое имение? – спрашивает Тарас.

      – Его больше не существует, – говорит Перри. – У матери Кристабель было два брата – оба убиты на войне, и очаровательная младшая сестра, последовавшая за мужем в Индию, поэтому имение Эгнью досталось дальнему родственнику из Суффолка, если мне не изменяет память. Я слышал, он продал дом и его содержимое, чтобы покрыть налоги на наследство. Печальная история, но не уникальная.

      – И ничего не осталось дочери мертвой дочери, – говорит Тарас.

      Кристабель кидает на Перри пронзительный взгляд.

      – Это мое родовое именье, – говорит она. – Чилкомб.

      – Конечно, – говорит Перри, а затем хлопает в ладоши: одинокий ровный звук англичанина, восстанавливающего порядок. – Не знаю насчет остальных, но я бы пропустил стаканчик. Позволите? – Он предлагает руку Миртл.

      – Здесь наверху жара как в аду, – говорит поэтесса, и компания удаляется, оставив детей на чердаке.

      Ов, вспотевшая и покрытая паутиной, снова возникает из кладовки с плюшевым слоненком. Дигби помогает ей вытащить его на свободу, а затем поворачивается к Кристабель: