Стальное сердце. Кэролайн Ли

галдят.

      – Слыхал я, в Лондоне от целых кварталов камня на камне не осталось, – бурчит кто-то.

      – Так и есть, – отвечает О’Фаррелл. – Но для паники нет причин, надо просто помнить, что нам выпала возможность внести свой вклад…

      – Фашистов кормить? – выкрикивает один из дружков Макрэя.

      – Укрепить острова. Чтобы корабли и подлодки не наносили ударов с севера, не подбирались через Скапа-Флоу к остальной части Британии. Или торпедную атаку вы уже забыли? Да? Забыли «Ройял Оук»? Или география у тебя хромает, Мэтью Макинтайр? Видно, рановато ты школу бросил, по улицам шляешься, плоскостопие натоптал, вот тебя в армию и не берут?

      Под общий смех Макинтайр съеживается на стуле.

      – Как я уже говорил, – продолжает О’Фаррелл, – все мы должны вносить вклад в победу. Но как прокормить столько пленных и себя при этом не обделить? Вот я и поговорил с майором Бейтсом, и он согласен выделить нескольких человек – пусть приходят в Керкуолл, помогают на фермах и все такое…

      – Вы в своем уме? – слышен голос. – Чтоб иностранцы на моей земле работали…

      – Вас никто и не принуждает, Джордж, – перебивает О’Фаррелл. – Но забор у вас не чинен, и поле в этом году засеять некому, сыновья-то на фронте.

      Джордж хмурится, но не находит что возразить.

      И через полчаса, к концу собрания, у Джона О’Фаррелла готов список работ для пленных, который он утром отнесет майору Бейтсу; недовольства в зале как не бывало – они же не дураки, разве кто откажется от помощи? И все равно людей надо подготовить. Лишь бы никто не попался в ловушку, не стал бы слепо доверять чужакам, что будут работать на их земле.

      Дома женщины будут крепко целовать спящих детей, обещая их оберегать. Старики – дряхлые, тщедушные – достанут ножи для чистки рыбы, для обработки копыт. Тьма наполнится скрежетом стали о камень.

      Конец января 1942

Чезаре

      После многочисленных взрывов скальных пород на острове образовался карьер. Возле него охранники то и дело покрикивают на пленных: разойдитесь, спускайтесь, ну же, бегом, чертовы макаронники!

      Слова этого Чезаре прежде не слыхал, но понятно, что так охрана называет итальянцев, и означает это не только национальность. Еще это значит чужак. Идиот. Скотина.

      Чезаре ложится на землю рядом с Джино и, прикрыв уши ладонями, считает. Он уже привык к раскатам, к тому, что содрогается земля и дрожь долго еще отдается в теле, – даже много часов спустя, когда он копает, ест, засыпает, сердце бьется неровно, дыхание прерывается.

      Он словно очутился вне времени. По утрам, когда они вскакивают с коек и идут на перекличку, на улице серо и промозгло. Темно. Кажется, что постоянно темно. Когда они строятся во дворе, пошатываясь спросонья, будто их подняли среди ночи, и ждут, когда их пересчитают дубинкой по головам, Чезаре душит страх, что тьма сгустилась навеки. Больше не взойдет солнце, и не выбраться им из этого холодного края, так и сгинут здесь, забытые всеми.

      Здесь они отрезаны от мира, зависли на краю земли, того гляди сорвутся в никуда.

      Когда