Стальное сердце. Кэролайн Ли

вспыльчивый, но не злой.

      – Спасибо, – отвечает Чезаре. – Присмотрите за моим другом Джино.

      Сестра, кивнув, помогает Чезаре взойти на ступеньку и распахивает перед ним дверь. Дверь задевает груду писем, конверты летят на пол, где и без того полно бумаг, папок, коробок.

      Майор сидит за тесным деревянным столом, который тоже ломится от бумаг. Тускло светит одинокая лампочка, и сквозняки здесь гуляют так же, как у Чезаре в бараке. Майор Бейтс, моргая воспаленными глазами, смотрит на Чезаре, затем встает.

      – А-а. Вон для вас столик в углу. Спасибо, сестра Крой, возвращайтесь к больным. А вам… – он переводит взгляд на Чезаре, – вам сейчас тут вряд ли работа найдется. – Он поднимает с пола стопку бумаг, протягивает Чезаре: – Но если хоть часть бумаг с пола уберете, уже хорошо. С острова пришлют человека со списком работ, тогда и приступим. А-а! Вот и он…

      Чезаре, оборачиваясь на скрип двери, радуется: вот пришел местный, сейчас объяснит, чего от него ждут, как делать эту работу, все равно какую, лишь бы остаться здесь, в кабинете, где гуляют сквозняки и громоздятся сугробы бумаг, а майор Бейтс совсем не похож на себя в первый день, когда он только и знал, что покрикивал да раздавал приказы. Главное сейчас – разобраться, как работать с пользой, не нажить неприятностей…

      В распахнутую дверь врывается сноп света, и лишь спустя миг Чезаре видит, что вошедший – не он, а она. Девушка в длинной широкой юбке и толстом рыбацком свитере. Она переступает порог. При свете лампы видно ее лицо.

      Сердце у него подпрыгивает, дыхание сбивается. Это она, такой он ее и запомнил.

      Рыжие волосы, мраморная кожа, волевой рот, тонкие руки. И глаза, синие-синие. Взгляд задерживается на нем, и они делаются огромными.

      – Так это вы! – говорит она.

Дороти

      – Так это вы! – говорю я, а он стоит в потоке золотых лучей, что льются в распахнутую дверь, и, щурясь, смотрит на меня. Можно подумать, я силой мысли призвала его сюда. По рукам пробегает озноб, невольно вспоминаются легенды об этом острове, которые я так старалась выбросить из головы, – о шелки, о проклятиях, о людях, что появляются из тумана и в тумане исчезают.

      Начальник лагеря поднимается из-за стола, заслонив от меня и кабинет, и итальянца.

      – Кажется, вам не сюда, юная леди, – говорит он строго. – Кто вас в лагерь пустил? Ох и достанется часовому!

      – Не надо! Он не виноват. Я ему сказала, что пришла вам кое-что передать.

      – Могли бы на прием ко мне записаться…

      – Дело срочное. – Во рту сухо, в висках стучит. – Прошу вас… я… у меня важная просьба…

      – А-а. – Начальник лагеря скрещивает руки на груди. – Так вы из Керкуолла? Я-то думал, к нам другого человека пришлют, Джона О’Фаррелла.

      – Я… (Взгляд итальянца скользит по мне, будто ощупывает.) Я не из Керкуолла…

      – Значит, вам делать здесь нечего…

      – Прошу вас, – не унимаюсь я. – Я здесь, на острове живу, в рыбацкой хижине. Крыша у нас дырявая, и чем дальше, тем хуже становится, а я слышала, кто-то из… кто-то из пленных будет помогать на фермах. Заборы чинить и прочее. Я подумала… –