Объект закрытого доступа. Фридрих Незнанский

Иваныч, как вам не стыдно? Речь идет не о моем материальном благополучии, а о жизни десятков… нет, сотен людей! Неужели вы так равнодушны к чужой беде?

      – Ладно, демагог. Где ты хочешь встретиться?

      – В «Бочке».

      – Ближний свет! А почему именно в «Бочке»?

      – А там пиво дешевле.

      – Что-о?

      – Гражданин начальник, я ведь о вашем кармане забочусь. Мой карман пуст и дыряв, и забота ему не нужна. Да и место тихое, никто нам там не помешает.

      Грязнов помолчал, потом сказал:

      – «Бочка» отменяется. Встретимся на явочной квартире.

      – Но Вячеслав Иванович…

      – Обсуждению не подлежит. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел тебя с ментом. Если тебе потом отрежут уши, я никогда себе этого не прощу.

      – Ох и любите вы нагнетать! – вздохнул Пташка Божья. – Воля ваша. Диктуйте адрес.

      – Адрес ты знаешь. Серый дом на улице Удальцова. Будешь там через час. Успеешь добраться?

      – Попробую.

      – Ну, бывай.

      Честно говоря, конура была так себе, даром что явочная квартира. Мебель старая, «совдеповская»: два убитых кресла, такой же диван, сервант с допотопными мраморными слониками, скрипучая тахта. На стене – репродукция «Трех богатырей» Васнецова, до того выцветшая, что от Алеши Поповича остались только шлем да дико вытаращенный глаз, а все остальное было окутано дымкой.

      – Я смотрю, здесь ничего не изменилось, – сказал Пташка Божья, с усмешкой оглядывая комнату. – Мило и со вкусом. Как, бишь, это называется?.. Минимализм?

      – О своих эстетических пристрастиях ты мне потом расскажешь, – строго осадил его Грязнов. – А теперь давай о деле.

      – Как скажете.

      Пташка развалился в кресле и закинул ногу на ногу. Несмотря на то что квартирка была ветхая, здесь он себя чувствовал важной персоной.

      – Сигаретку позволите?

      – Бери.

      Пташка вытянул из пачки «Мальборо» сигарету, поднес ее к носу, понюхал, сладко жмуря глаза, и только потом закурил.

      – В общем, так, – начал, вальяжно пуская дым. – Сижу я, значит, у себя дома, думаю о жизни, ковыряю в носу, как вдруг – звонок. Открываю – Гусь. Это один пропойца с Казанского вокзала. А рядом с ним – незнакомец…

      Пташка Божья подробно рассказал Грязнову о своем новом жильце и о речах, которые тот вел. Не забыл ни про то, что скоро в Москве все «затрясется и заволнуется», ни про «братьев-славян», которые по приказу «чернозадых» эти «волнения-потрясения» устроят. А вдобавок сообщил:

      – Когда Али колес своих наглотался, то бредить стал. Вроде как бубнить сквозь сон.

      – И что он говорил? – спросил Грязнов.

      Пташка Божья сделал скорбное лицо и вздохнул:

      – Там много не по-русски было. Но кое-что я разобрал. Что-то насчет подкопа под Москвой.

      – Подкоп под Москвой? – Грязнов недоверчиво вгляделся в лицо Пташки и сказал: – Под рекой, что ли?

      Пташка помотал головой:

      – Этого я не знаю. Но про какой-то подкоп он бубнил точно.

      Грязнов задумчиво наморщил лоб:

      – Бред