Амурский сокол. Рамзан Саматов

почему его душа не лежит к этой женщине: молода, умна, домовита, красива, наконец. Но… нет той необъяснимой прелести, что заставила бы учащённо биться сердце казака. То ли дело Ликин: бывало, улыбнётся, посмотрит раскосыми глазами или просто пройдёт мимо, задев лишь дуновением колыхнувшегося подола платья, а у Никодима сердце выпрыгивает из груди…

      Никодим вновь вздохнул, когда со двора вернулась раскрасневшаяся, запыхавшаяся Марья и со счастливой улыбкой сказала:

      – Всё! Я уже и затопила. Тебе ничего не надо делать, Никодим. Разве что дров немного наколоть…

      Никодим тотчас вскочил – лишь бы чем занять себя. Иначе от сумбурных мыслей с ума сойдёшь, особенно когда Марья каждый раз смотрит в его глаза с надеждой.

      – Ххык! – и тяжёлый топор опускается на берёзовый чурбан, раскалывая его пополам.

      – Ххык! – и мысли улетают прочь, оставляя лишь мускульное усилие.

      Взять чурбан из кучи, поставить на колоду, поднять топор, расколоть…

      – Ххык! Ххык! Ххык!

      – Ххык! – и… инструмент застревает.

      Мужчина поднимает топор вместе с обрубком бревна над головой и, развернув обухом вниз, с силой ударяет о колоду – поленья разлетаются в стороны. Так… Снова берёт чурбан из кучи, ставит на колоду, поднимает топор…

      – Ххык! – прочь ненужные мысли.

      – Ххык! – прочь сомнения.

      – Ххык! – прочь преграды.

      – Ххык! Ххык! Ххык!

      Так, намереваясь расколоть пару чурбаков для бани, Никодим вошёл в раж и разделался со всеми брёвнами, да ещё и в поленницу сложил. Останавливался лишь холодного квасу глотнуть, что выносила Марья. Она не стала прерывать его – хуже этого нет, особенно когда мужчина работает в удовольствие. Только с истомой в сердце и теле любовалась, как он буйствует – как бугрятся мускулы на спине и руках, перекатываясь при каждом движении.

      В баню Никодим отправился в исподнем белье, закинув на шею широкое льняное полотенце.

      – О-о-о… Ух ты! – воскликнул он, зайдя внутрь. – Тут уши в трубочку сворачиваются от жары… Хорошо натопила, Марьюшка.

      Никодим плеснул воду из ковшика на камни. От них с шипением рванулся пар, словно насильно подстёгивая мужчину искать место подальше от каменки. Но тот и сам желал как можно быстрее очутиться наверху, на полкé: растянулся там, блаженно закрыв глаза, чтобы каждой жилкой прочувствовать обволакивающий жар.

      Основательно разомлев, Никодим облился холодной водой и вышел в предбанник, чтобы отдышаться и хлебнуть квасу. Там его ожидал берёзовый веник – запаренный, облитый холодной водой и завёрнутый в чистую холщовую тряпку.

      Второй банный заход предполагал уже скорее напряжённую работу, чем отдых. Никодим опустил веник в кадку с горячей водой, тут же вытащил и, встряхнув, полез на полок. Прямо оттуда подкинул воды на камни и начал париться. Сначала прошёлся по коже, едва касаясь и поглаживая, затем лёгкими движениями нагнал на тело горячий воздух. Снова плеснул воды на камни и, дождавшись, когда пар растечётся по потолку, стал, покрякивая, хлестать себя…

      Вволю