Между прочим…. Виктория Токарева

и заплакала сама.

      Сейчас Петруша уже большой. У него не хватает на меня времени, но это не имеет значения. Мое восприятие – как матрешка. Сверху большой, внутри поменьше, а там, в глубине, – маленький мальчик, который бежит ко мне в красном комбинезончике с вытянутыми руками. И не падает. Почему? Потому что я успеваю подхватить его раньше, чем он упал. И так будет всегда. Беги, мой мальчик-побегайчик, и ничего не бойся.

      Соня слегла и стала умирать.

      Умирала долго. Бедная Светочка уставала до изнеможения. Попросила меня позвать врача.

      Я договорилась с опытным психологом. Пришел еврей в возрасте. Увидел перед собой старую женщину (семьдесят семь лет). После операции Сонечка прожила еще семнадцать лет и умирала от другой болезни.

      Психолог разговаривал с Соней громко, как с глухой и слабоумной. Мне это не нравилось. Соня не глухая и в своем уме. Она говорила тихо и вразумительно, как всегда.

      – Доктор, моя дочь очень устает. Она работает восемь часов в день, у нее большая ответственность. Вы ведь знаете, деньги платят не за красивые глаза…

      – Ну понятно, – снисходительно соглашается психолог.

      – Вечером моя дочка возвращается домой, а тут – я, еще одна нагрузка. Получается, она выполняет двойную работу. Мне очень тяжело это видеть. Мне не хочется быть обузой.

      – Ну понятно, – соглашается психолог.

      – Вы не могли бы мне помочь?

      – Как?

      – Ну, сделать так, чтобы я не жила…

      Психолог решил, что старуха поехала мозгами. Обычное дело. Но я-то видела, что Соня никуда не поехала. Она любит Светочку больше, чем себя, и ей невыносимо быть обузой.

      – То есть вы хотите умереть? – уточнил психолог.

      – Да, – прямо ответила Соня.

      Лева и Света стояли в дверях и тихо плакали. Я впервые видела плачущего Леву, и моя душа рвалась на части. Как бы я хотела помочь! Но что я могла сделать? Только плакать вместе с ними.

      – Может быть, есть смысл стать здоровой? – спросил психолог.

      – Как это? – не поняла Соня.

      – Ну, выздороветь. Хорошо себя чувствовать.

      – А это возможно?

      – Почему бы и нет…

      – Доктор, вы можете сделать из меня человека?

      Соня подняла на врача свои глаза, в которых засветилась надежда. Она страстно хотела жить, как все безнадежно больные.

      Соня умерла. Ей дали место на Митинском кладбище. Это все равно что получить квартиру в хрущевке. После кремации мы приехали на Митинское кладбище. Меня поразили длинные ряды свежих могил. На цементных памятниках стояли даты рождения и смерти. Промежуток – двадцать пять лет. Это были пожарные Чернобыля. Волосы шевелятся, когда смотришь на эти ранние могилы. Целое подразделение. Я поняла: заболевших ребят отправляли в Москву в онкологический центр, а из центра на кладбище.

      Могила Сони оказалась наполовину заполнена водой. Весна. Грунтовые воды. Лева держал в руках керамическую урну с прахом жены.

      – Я ее сюда не положу, – проговорил Лева.

      Последовало молчаливое согласие. Понятно,