Между прочим…. Виктория Токарева

мужа лет на пятнадцать. Ей нравился Данелия, и потому ей не нравилась я. Она предлагала мне мерить свои шубы в надежде, что я умру от зависти. Но я не умирала. И даже не расстраивалась. Что мне шубы, когда у меня есть взаимная любовь? Разве это не главное богатство?

      Анька позвонила и спросила:

      – Ты знаешь про Колю?

      – Знаю.

      – Его завтра отпевают. Знаешь?

      – Знаю.

      – Ты должна пойти.

      – Зачем?

      – Гия должен тебя увидеть.

      – Мы разошлись, – напомнила я. – Он женился.

      – Это не важно. Он должен видеть, что ты соболезнуешь. Если хочешь, я буду стоять возле тебя.

      Я представила себе Любу у гроба сына. Ее сокровище в гробу. И тут еще я, которая испортила ей годы жизни.

      – Я не пойду, – сказала я. – Пусть Люба спокойно похоронит сына.

      – Ну как хочешь, – обиженно проговорила Анька.

      Анька – вампир, клоп, который напитывается чужой кровью. Ей интересно, когда вокруг драматургия. Все равно какая. Анька – плохой человек. Но сейчас не о ней. Мало ли плохих людей…

      Коля ушел в двадцать пять лет. Он пришел случайно, мог не родиться. И ушел случайно. Мог не умереть.

      Перестройка. Горбачев разрушил социализм с человеческим лицом. Появился капитализм с нечеловеческим лицом.

      Горбачев – молодой, в сравнении с остальными седыми патриархами. На лысине – клякса с брызгами. Простоватый, многословный.

      Я однажды специально села перед телевизором, чтобы послушать речь Горбачева. Послушала, сделала вывод: шестьдесят процентов лишнего текста. Как специалист, работающий со словом, я не люблю лишнего текста. Это брак.

      Ельцин, который пришел следом, говорил коротко и ясно. Слишком коротко и слишком ясно. Как дикарь.

      Лучше других говорил Гайдар. У него прозвучало слово «отнюдь» – это свидетельство интеллигентности.

      Раису Горбачеву не любили. Прежние лидеры прятали своих жен. Понятия «первая леди» не существовало. Жена Хрущева – милая, скромная, пожилая. В обществе Жаклин Кеннеди чувствовала себя неуютно. Контраст был оскорбителен.

      Жена Брежнева вообще не вылезала на обозрение. А Горбачев высунул свою Раису на крупный план, буквально впереди себя, и всех остальных женщин страны это раздражало.

      Все изменилось, когда Раиса Максимовна заболела и стала умирать. Ей все простили. Сочувствие размягчило души. Сочувствие благороднее, чем зависть.

      Вся страна уселась перед телевизором. Слушали правду о своей жизни. Это узнавание было захватывающе.

      Начало лета. Молодая зелень. На улицах радостные лица. Стадо рабов превратилось в народ. Народ сбивается в митинги. Надежда пузырится в груди, как шампанское. То ли еще будет…

      Пресса ожила. Читать стало интереснее, чем жить.

      В магазинах пусто, но не хлебом единым жив человек.

      Горбачев разрушил Берлинскую стену. Запад воспрянул. Холодная война проиграна. «Империя зла» ослабла и осела, можно больше не бояться.

      Возник большой интерес к русской культуре, в том числе к писателям. Меня пригласили в Германию,