Бег по замкнутому кругу. Галина Григорьевна Черненко

больно и обидно. А ещё я боялась, что останутся синяки и завтра придётся рассказать Сашке про мою счастливую семейную жизнь, было стыдно. Наконец ему это надоело, и он за волосы поволок меня в комнату и бросил на диван. Ни за что не угадаете зачем! Он сорвал с меня колготки и трусы, развёл мои ноги в стороны и стал опять искать следы измены. Ведь хоть один из семидесяти человек должен был оставить какой- нибудь след!!!

      А что он говорил в это время! Уши мои, как вы не отвалились, слушая это? Он рассказывал мне кто меня где и как имеет, как они , однокурсники мои, занимают очередь , чтобы совокупиться со мной, как весь курс наблюдает , как меня трахает один из них. А у меня в это время по ляжкам течёт сперма тех, кто уже мне присунул. Вот и сейчас он искал эту жидкость, которую оставили эти семьдесят человек после коллективного полового акта. Как мне было противно и мерзко. Моё сокровенное место чуть ли не выворачивали наизнанку. Но не от любви, а совсем по другому поводу.

      Мне было смешно от того, что эта самая жидкость в данный момент смотрела на него, потому что торопились мы. Мне было страшно от того, что мне казалось, что он так за ноги и разорвёт меня на две половины, и конечно больно, потому что своими ручками-крючками он хватался за то, за что нельзя хвататься посторонним людям. Но я знала, что надо потерпеть, и он сдуется. Но терпеть пришлось долго. Он не понимал, как надо искать, что он ищет, он не знал, как все это выглядит, а в итоге, наглядевшись на то, чего он давно не видел, он вдруг решил быть сегодня семьдесят первым. И в этот момент у меня проснулся токсикоз. Не настолько я голодная, чтобы есть прокисшую колбасу.

      А потом полночи он мне рассказывал, как не верит мне, что это мой ребёнок. Ведь он точно знает, что я подставилась половине курса. Поэтому он не признает этого ребёнка и мне нужно идти и сделать аборт. Идиот, если я приняла решение уже ничего изменить нельзя. Я знала чей это ребёнок, знала, что я его выношу и рожу, а все остальное не имело значения, для меня. Мне было обидно, потому что он говорил мерзкие слова совершал мерзкие действия, а я должна была все это терпеть и слушать. И совсем не потому, что я нагуляла ребёнка на стороне.

      Он прекрасно знал, что этот ребёнок его. Но он боялся за что-то нести ответственность. Поэтому ему совсем не нужны были дети, ни один, ни второй, но тогда я всего этого не понимала. Поэтому терпела издевательства, мерзкие и обидные слова и плакала в подушку. Ночь не удалась. А ещё надо было посмотреть как-то на что я похожа после всех этих экзекуций и стоит ли идти к Саньке.

      К утру я решила, что к Саньке пойду при любых обстоятельствах, и хрен с ними, с синяками. Поэтому встала пораньше, перенесла Ольгу к маме, собралась, оделась, разбудила Витьку, и пока он брился, ушла. Вышла я раненько, и автобусы шли редко, поэтому я решила доехать до цирка, а там потихоньку дойти до автовокзала. Но от цирка я пошла почему-то через центральный рынок, и решила посмотреть в Генкино окно. Окно горело, и я нажала кнопку звонка. И тут же услышала, как по ступенькам прыгает мой бывший муж.

      Геннадий