Растяпа. Где кончается порядок. Анатолий Агарков

а что в этом плохого? Отрегламентированный самолет летает – выполняет учебно-боевую задачу. Скоро новый пригонят, и будет у нас работа. Жизнь продолжается – есть и от нас какая-то польза.

      Только мне этого мало. Я не могу вести бесполезную жизнь – каждый час мне дорог. Надо что-то еще кроме осознания, что самолет имеет свойство гудеть в полете, и в этом есть моя заслуга. Все предопределено судьбой. Раз я здесь и свободен – в смысле, от текущих дел, надо заняться тем, о чем давно уже подспудно мечтаю. К черту газеты и журналистику! – суета сплошная. Буду писать книги – о себе, о том, что видел и знаю, о любви и пути человека к счастью… Вот как-то так.

      Зима пришла. За окном метель. Собачья погода, надо сказать. И дело не в том, что ветер гонит снег по дорогам – просто скучно, и глазу не за что зацепиться. Неизмеримо легче, куда легче существовать пусть даже в мыслях в той жизни, которую я описываю в общей кожаной тетради – там и лето теплей, и зима веселей: будто сплошные рождественские праздники. Впрочем, чего это я…

      Нет, методичное описание семьи моего отца в художественных рассказах не имело ничего общего с глупыми романтическими бреднями. Все это личное, и только личное. Стало личным с тех пор, как я решил стать писателем, но не в угоду толпе, а сам по себе – ни под кого не подстраиваясь. Вот как отец рассказывал, так и пишу, стараясь извлечь урок из ошибок родственников. Стараюсь быть объективным, чтобы не быть судьей – зная, что красные победят, не стремлюсь чернить белых. Да нет, наверное, еще даже объективнее – ибо писатель должен быть беспристрастным.

      Прискорбные подробности гибели деда моего Кузьмы Васильевича, конечно, придуманы и даже, возможно, приукрашены – ибо не осталось в живых очевидцев, и не дошел до семьи рассказ о том. Но то, что он насильно был забран в колчаковщину и не вернулся из провального похода адмирала к Волге – факт.

      Старший брат отца Федор удрал от насильного призыва в белую армию и волей-неволей стал сочувствовать красным. Никогда не был он сторонником и поклонником советской власти, но усердно работал на благо семьи, а значит крепил и ее – власть имею в виду, а не только семью. И погиб, защищая Родину от фашистского гада. Я любил и гордился Федором, как любил и гордился им мой отец.

      Рассказывая о Федоре Кузьмиче, я завидовал ему – независимому и спокойному, всезнающему и уверенному, что мир вращается вокруг него, а не наоборот. Жаль, что корень его прервался – и сын помер юным, и дочь не пережила потерю девичества. Никого не осталось и ничего – нет даже крестика от них на петровском погосте.

      Самое поразительное, что не питаю ненависти к Андрияшке Масленникову, на чьей подлой совести жизни зятя Федора и Александры, замученной им жены. В краеведческом музее наш доблестный родственник красуется, как основатель первого колхоза на увельской земле – стало быть, пример нам всем и наука в жизни.

      Каждый исполнил свою роль и ушел. Никто не был счастливее другого – каждому хватило своей доли горя и радости. Такова жизнь. Потому тебе и решать, человек. Хочешь быть подлецом – будь. Хочешь жить честно – живи. Сам решай, кем и каким быть. Я за правду жизни и против придуманных идеалов, которые с детства из нас и наших детей