Лента Мёбиуса. Социальная драма. Ярослав Шумахер

лишь усмехнулся его жадности, посоветовал ему справиться с этими сначала, отец хотел наварить варенья, там было пятнадцать килограмм яблок не меньше.

      И вот Цадик играл ей на гармонике, сидя на траве рядом! И лицо Ирины круглое, и такое уже выщербленное, в морщинках от глаз и от век, она теперь улыбалась и спрашивала у Цадика: «Ну, что нраится? Нраится?» – что она имела в виду, она говорила, наверное, о себе и Цадик, глядя на ее уродливое доброе лицо, спутанные темные и волосы с проседью смотрел на неё и отвечал: «Да, нравится! Нравится!», – и он пуще поддавал на гармошке. Он припоминал детство: какой она была, какой стала, тогда она ещё могла что-то говорить, и даже ходила по парку. Однако это ненадолго было, отец ее сломал окончательно вскоре! У Ирины ухудшилось зрение, было видно, как ее трясёт от отца, от этих каждодневных страданий, навязанных ей им, его режима и казармы. Потому как теперь она не могла ступить и шагу без отца, настолько он в неё погрузился, он даже пытался контролировать ее физиологические процессы, нарушил личное пространство, просто горой возвышался над ней, с позиции благодетеля! И Ирина поняла, что ей его не одолеть никогда, он уничтожит ее! Отец почему-то так был упёрт в себя, в свое мнение, что не мог признать свою неправоту, он просто считал, тогда нужно убить оппонента, морально физически психически, если тот не согласен, и особенно, если это был близкий человек, автократия была полной!

      Цадик, с одной стороны жалел его, но понимал, что тянет никчемный воз, не развивается, что сам в этой убогой нищенской каторге теперь! Ему было больно и обидно до слез, потому что все разворачивалось перед его глазами, его брат и сестра были в стороне от этого, а Цадик страдал сильно и видел это варварство и жестокость больного отца! Цадик старался быть участливым с ним, все же во многом его раздражение объяснялось его диабетической болезнью, асоциальные страхи и социопатия.

      Цадик навещал их, он отчасти смирился и не думал уже о случившемся, и все же тело его рвалось на части порой! А отец был хитрым: он не напирал, временами был спокойный и добродушный. Однако в определенный момент, Цадик чувствовал это, при малейшей заминке его давил на здоровье, какие-то химеры сооружал в голове, пытался залезть в голову, залезть в нутро, спровоцировать страх, это был страшный человек, и это был все же его отец! И от этих атак его ментальных было трудно уберечься.

      И Цадик к этому привыкал? Да, прискорбно, но отец со стороны своей родительской позиции был прав, он же не виноват, что общество сломало в нем здоровую личность некогда, и он не смог воспитать себя сам, скатился в это больное ублюдское состояние? А сын должен помогать родителю? Да, это сыновний долг! И Цадику эта моральная проблема не поддавалась! Он уже и жаловался сестре, и брату, сестра поддерживала его, однако отец, обозначал эту опеку рьяно! Постоянно будто боролся за неё, за каждый приход Цадика к нему, он боролся