Стёжки-дорожки. Алинда Ивлева

взмок мгновенно. От неожиданности и страха.

      – Ты совсем дура? Что ты здесь делаешь?

      – А ты?

      – А если бы ты узнала, что твой отец жив, а ты всегда считал его мёртвым подонком, и встретишься ты с ним или нет, зависит от шального осколка какой– нибудь мины, ты бы не сделала все, чтоб увидеть его? А? Вылезай уже. Слышишь голоса? И бахает где – то, кажется, мы рядом.

      – Как ты здесь его найдешь? А если мы нарвемся на чужих?

      – У меня рунический гальдстафф на плече, эти идиоты не отличат свастику от него, и я несколько дней на всякий случай изучал карту местности. Смотрел военкоров прямые эфиры и учил произношение «паляниця».

      – А чего это такое? – сначала показались вздёрнутые рыжие косички и завиток челки, будто стружка березовая. По коробкам Мира, вылитая Пеппи, перелезла к Артёму, волоча за собой тяжеленный вещмешок.

      – Паляница – хлеб по – украински. Но за кого ты они вычисляют по произношению. Шифр понимаешь? Чё ты там тащишь?

      – Ну, термос, аптечку. Жгуты всякие. Лекарства, вещмешок. Полотенце. Куртку теплую и ботинки.

      – А ты здесь до зимы планируешь? – усмехнулся Артём. Мира хмыкнула и потешно дёрнула плечами.

      Резко завизжали шины. Зашипело над брезентовой крышей. Бухнуло спереди, сбоку. Затрещал, загудел тент и открыл пасть, обнажив синее небо с плюшевыми, сбившимися над ними в стаю, облаками. Трясся асфальт, будто по нему шагал гигантский трансформер. Огромная фура брякнула запчастями, подпрыгнула, и сотрясая груз, который начал вываливаться за борт, остановилась. Вибрируя. Дети вжались в коробки, обхватив друг друга. Сухо трещали автоматные очереди, поползли над головами черные прерывистые ленты дыма. Вдруг всё затихло. Оптимус удалялся. Унося с собой содрогание земли. Визжали гиенами рвавшиеся снаряды всё дальше. Артём, колошматясь от страха, выглянул наружу сквозь рваный тент. Возле фуры, со стороны водительской двери, лежал человек. Ничком. В луже крови. Тёма спрыгнул.

      – Ты куда? – запричитала Мира. – Не ходи. Убьёт.

      – Ты думаешь под брезентовой тряпкой безопаснее?

       Он опустился на карачки и пополз.

      – Кидай аптечку. Он стонет.

      – Ты знаешь, что делать?

      – Конечно, зря что ли благодаря папаше уйму книжек медицинских прочёл. Жгут ищи. Ногу надо перетянуть. Иначе от потери крови умрет. Он с трудом перевернул раненого.

      Мира выкарабкалась из машины на воздух. Достала аптечку.

      – Есть. Я смотреть на это не могу, – слезы катились градом. Она прижалась к раскуроченной шине и тряслась.

      – У него голова пробита, блин, надо бинтовать. Бинты давай. Ищи стерильный, начал командовать парнишка, затянув на ноге резиновый жгут.

       Единственный глаз человека распахнулся:

      – Беги. Оборону, похоже, прорвали. Здесь жарко.

      – Так лето же, дядь, мы тебя не бросим.

      – Катя, где Катя? – проскрипел мужчина, Мира вытаращила глаза и нагнулась, заглянув под машину. Увидела женскую руку.

      – Мы попробуем тебя перетащить с дороги и потом к ней. Рация есть?

      – Есть,