Terra Insapiens. Дороги. Юрий Александрович Григорьев

взялся, то из Кардерлина её выгонят. Никто не захочет ссориться с аббатом.

      Нагулявшись до устали, вернулись в корчму, но Виконта там не обнаружили. Зато Шут опять заприметил своего старого приятеля, который вместе с шумной компанией пьянствовал за длинным столом, и направился туда. Он уселся на свободное место, встреченный радостными возгласами. Артуру ничего не оставалось делать, как сесть рядом.

      В корчме было шумно и душно. Пот стекал по лицам пьющей компании. Хороводил за столом Шут. Объектом насмешек он выбрал Петра, который видимо должен был отдуваться за сестру. После каждой шутки компания покатывалась от смеха. По красному лицу толстяка было видно, что он злится.

      – Почему ты веришь своей сестре, а не мне – своему старому другу? – допытывался Шут. – Твоя сестра обманывает тебя.

      – Ещё не родился такой человек, который сможет меня обмануть, – стукнул кулаком по столу Пётр.

      – Любого человека можно обмануть, сказав ему приятную ложь, – поддразнивал Петра Шут.

      – Только не меня. Вот скажи мне неправду, но так, чтоб я поверил.

      – Спорим на десять денье?

      – По рукам! Говори!

      – Ты умный человек.

      – Но это правда!

      – Поверил! – радостно взмахнул руками Шут. – Гони монеты!

      Компания засмеялась.

      – Дурак ты! – обиделся Пётр.

      – Я – дурак по профессии, а ты – по призванию… Дураки бывают разные… Бывают дураки безнадёжные. А бывают дураки… надёжные. Каким ты хочешь быть?

      Толстяк обиженно засопел. Шут насмешливо посмотрел на своего приятеля.

      – А ты знаешь, почему толстяков не берут в рай?

      – Почему? – насторожился тот.

      – Ворота в рай узкие, толстяки не проходят. Зато в ад ворота широкие. Туда любая бочка пролезет, даже такая, как наш аббат.

      Компания грохнула от смеха, а толстяк обиделся.

      – Не обижайся, дружище, – похлопал его по плечу Шут. – Ты ещё не самый толстый, до аббата тебе далеко. Тот и в адских воротах застрянет. Апостолу Петру придётся дать ему хорошего пинка в зад.

      Компания снова расхохоталась.

      – Ты бы прикусил язык, – посоветовал, подошедший к столу, Лонгрин. – А то отрежут за такие речи.

      – А что я такого сказал? – удивился Шут. – Все знают, аббат наш не дурак покушать. Монахи обедают после полуденной молитвы, а аббат всё остальное время дня. Не удивлюсь, если и ночью во сне он доедает всё, что не успел съесть днём.

      – Я его спросил однажды, – продолжил Шут, – какого цвета у Бога глаза? Он удивился, но я настаивал: если мы созданы по образу и подобию Божьему, значит, у Бога есть глаза – какого цвета? Он разозлился и перестал со мной разговаривать.

      – Вот пожалуется он на тебя графу, – пробурчал Лонгрин, – и выгонит тебя граф… Смеёшься над аббатом, а сам-то ты, когда последний раз был в церкви? Когда последний раз исповедовался? Грешник ты, а туда же – духовника критикуешь. Тебе как раз прямая дорога в Ад за такие речи.

      Шут подмигнул своей компании.

      – Слышал