Без мата тут и не скажешь. Виталий Штольман

подумала Аня, но вслух не сказала.

      – Может, чаю или кофе?

      – Кофе!

      Родя, изображая балеруна, в несколько прыжков доскакал до старого советского холодильника «Орск», который больше напоминал саркофаг, и выудил оттуда бутылку с молоком.

      – Вам с молоком?

      – Мне черный! С молоком это для педиков!

      Родя решил не ставить свою ориентацию под сомнение пред своей музой и поставил бутылку обратно.

      – Ваш кофе!

      – А ты долго еще вокруг меня скакать будешь?

      – Вы ж муза моя! Муза, что заставляет мою душу петь. Это самое малое, что я могу для вас сделать.

      Аня вообще не привыкла к тому, что за ней кто-то ухаживал, ибо за этим всегда скрывался какой-то подвох, но сейчас ей почему-то это нравилось. И дверь подержал. И волновался за ее голову, когда шли по темным коридорам, указывая на торчащие из стены куски арматуры. И кофе сделал. И конфеточек дал. И никакого намека на секс. Что же замышляет этот полупокер?

      – Анна, душенька моя! Когда вам удобно встречаться со мной?

      Кровь в теле музы стала подкипать, а глаз подергиваться.

      – Так, Родя, тебе когда-нибудь ломали пальцы?

      – Н-н-нет, а что?

      – Так вот это последнее китайское предупреждение. Еще раз назовешь меня милочкой, душенькой, хуюшенькой, я тебе точно пару пальцев сломаю. Понял?

      – Х-х-хо-ро-ш-ш-ш-о!

      – По воскресеньям.

      – Про-с-с-с-ти-те, что по вос-с-с-с-кре-с-с-с-еньям?

      – Родя, не тупи, свободная я по воскресеньям. Где-то с 10 до 12 перед «треней» могу забегать.

      – Это лучшая новость в моей жизни, Анна.

      – Спасибо за конфетки, я побежала. Не провожай! У меня пятерка по топографии. Дорогу запомнила.

      – Прощайте, Анна! – с грустью в голосе сказал художник.

      Аня шла домой и размышляла, как вообще могло такое случиться, что она нашла общий язык с каким-то дохлым полупокером, да еще и согласилась тусить с ним раз в неделю. Наверное, любопытство, не более. Однако в мысли ее всю неделю закрадывалась грядущая встреча.

      В воскресенье у хуевой двери ее ожидал Родя.

      – Давно стоишь?

      – Давно, боялся, что вы придете, а тут закрыто и уйдете. Мое сердце бы не пережило этого.

      – Какой же ты ванильный, Родя, аж блевать охота.

      – И я вас рад видеть, Анна.

      – Здаров. Пошли уже рисоваться. Или как там правильно.

      – Конечно, конечно, после вас, – он снова галантно придерживал хуевую дверь, пропуская даму вперед.

      – Какой же ты кавалер, Родион! Охуеть просто!

      Так Аня стала натурщицей. Кто бы мог подумать? Она лишь просто сидела на старом советском кресле, а Родя что-то малевал на своем холсте, периодически выдавая фразы типа: «Великолепно!», «Превосходно!», «Восхитительно!». Ей не нравилось долго сидеть на своем месте, но что не сделаешь ради искусства.

      И так воскресенье за воскресеньем.

      Родион не показывал ей свое творение, даже несмотря на Анины угрозы, а она умела быть убедительной.

      – Это как платье невесты жениху до свадьбы увидеть!

      – Родя,