Лимузин. Джон Максвелл

минут сорок, и потому Макс неплохо расслабляется, имея каждую из них… правда, совсем по чуть-чуть. К финалу он приходит довольно быстро, если только не пьяный, а когда дело касается сразу трех красоток… надолго его не хватает. Когда он кончает, одна из них, блондинка, опускается на колени, и хочет поработать ртом, как вдруг их мажорик резко оттолкивает ее, будто даже испугавшись.

      – О нет, детка, – заявляет он, – в рот возьмешь у другого чувака.

      – У другого? – подпрыгивает блондинка, прикрывая обнаженную грудь своей же одеждой.

      – Эй! Мы так не договаривались! – вставляет свои пять копеек брюнетка.

      – Это точно! – заявляет рыжая. – Мы тебе что, шлюхи?! Ты нас под кого подложить собираешься?!

      – Спокойно, девчули, – Макс облизывает губы. – Мы едем к моим очень… хорошим друзьям. Они охрененно богатые. Это брат с сестрой. Поверьте, девчонки… стоит лишь ему отсосать – и можешь не работать до самой старости.

      – С сестрой? – спрашивает блондинка.

      – Да, она… типа лесби.

      Рыженькой, кажется, это нравится.

      – То же самое. Все ее подружки ходят в шелках, жемчугах да шубах! Зуб даю!

      – Шубы из песца? – спрашивает блонда. Она, вообще-то, не по девочкам, но слово «шуба» ее зацепило.

      – Писец, да, – произносит Макс, улыбаясь и кивая. – Самый, что ни на есть, писец…

      ***

      Писец приходит практически сразу.

      На этот раз девушки успевают покричать, глядя, как увеличиваются рты двух их любовников, лежащих с ними в одной постели, и превращаются в огромные пасти. Первыми отправляются на тот свет рыжая и брюнетка, блонда продолжает орать и бежит к выходу, где ее и перехватывает Макс.

      Она кричит ему в лицо, матерится, визжит, а затем ее кровь брызгает ему в лицо, когда с ее шею вгрызается пасть Давида.

      – Это… мерзко, – говорит Макс, вытирая лицо салфеткой.

      Вся комната Давида, включая шкуру медведя, забрызгана кровью.

      Олимпиада поворачивает голову, хрустя шейными позвонками – ее лицо снова принимает человеческую форму.

      – Не так мерзко, как смотреть на твое уродливое лицо, – говорит она, лишний раз напоминая о том, почему он им служит.

      Макс бросает на нее взгляд и не может сдержаться, чтобы не посмотреть на оголенные безупречные груди. Этот взгляд почти сразу же замечает Давид.

      – Ты куда это смотришь, сука?

      Макс тут же переводит взгляд на него и вытягивает руки вперед, словно пытается остановить.

      – Я не смотрел, Давид! Клянусь!

      Но вмиг оказавшийся возле него хозяин особняка уже хватает оправдывающего юношу за горло, поднимает вверх, лишая опоры под ногами.

      – Лишь я один… могу смотреть на нее, – цедит он сквозь зубы, а затем тащит того к зеркалу. – Посмотри на себя, сука.

      Макс ощущает, как его опускают на пол, он встает на колени, но держит глаза крепко зажмуренными. Он знает, что перед ним сейчас зеркало.

      – Смотри… на себя…

      Губы Макса дрожат. Он не хочет этого делать.

      – Я оторву твои чертовы веки,