Лимузин. Джон Максвелл

срань господня, нет! – она вскрикивает это так громко, что некоторые люди, еще не успевшие покинуть кладбище, оборачиваются на них.

      Зато ее рука теперь снова функционирует, как обычно, – отмечает про себя Никита.

      – Патрик Ваш и только Ваш, Олег Егорьевич! Никто не смеет посягать на последнюю волю Вашего отца!

      – Патрик? – переспрашивает Никита.

      – Ну… Патрик… – девушка пучит глаза, как бы говоря: «Ну вы че, не понимаете, что ли?!» – и лишь затем указывает руками на рядом стоящий лимузин. – Патрик!

      Олег и Никита непонимающе смотрят друг на друга.

      ***

      На этот раз она стучится.

      – Да, входи, куколка! – раздается крик Давида, и девушка открывает дверь, надеясь не застать брата вновь обнаженным.

      Вопреки ее ожиданиям (и даже несмотря на то, что она постучалась), одетым он не был. Теперь и вовсе полностью. Он стоял голышом перед зеркалом и разглядывал свои гениталии. На огромной кровати спали три его подружки – к прошлой блондинке прибавилась одна рыженькая и одна шатеночка. Все три сладко спали.

      – Почему каждый раз, когда вхожу в эту комнату, вижу твой оголенный зад?

      – Это у тебя надо спросить, куколка, – Давид облизывает губы. – Для меня тоже загадка, почему постоянно, когда я соберусь кого-нибудь поиметь, помыться или посрать, тебя тут же приносит черт в мои хоромы.

      Сестра скрещивает руки на груди. Сегодня она уже в красном платье – оно тоже великолепно, хотя и сидит на ней не так вызывающе.

      – Арина уже в Нетлевске, – докладывает она.

      – Где?

      – В селе, в котором сейчас находится папин автомобиль.

      – А… прекрасно, прекрасно, куколка, – Давид улыбается, глядя на нее через зеркало.

      – Очень скоро мы сможем ее использовать.

      – Если не вмешается Ягужинский, – поправляет он и почесывает свою бородку.

      Сестра стоит еще немного, а затем разворачивается, чтобы покинуть комнату брата.

      – Олимпиада! – окликает Давид, и она разворачивается.

      – Что?

      Он смотрит на нее через зеркало и улыбается.

      – Я тебя люблю, – произносит он, ожидая ее ответа.

      Спустя секунды три, сестра тоже улыбается.

      – И я тебя.

      – Ты… не голодна? – спрашивает Давид. В его глазах безумно-похотливый блеск.

      Олимпиада недолго раздумывает.

      – Возможно, – тихо произносит она и смотрит в его глаза, отраженные в зеркале.

      Затем делает паршу шагов вперед, цокая своими шпильками. Медленно тянется к замочку платья, и вскоре она плавно спускается к ее ногам. Очень элегантно она переступает через него.

      Давид оценивает ее нижнее белье и чулки. Ощущает, как кровь наполняет его чресла.

      – Ты безупречна, – произносит он и поворачивается.

      – Я не люблю, когда они кричат, – говорит Олимпиада.

      – Они не проснутся, – обещает Давид и, тяжело дыша, ожидает, когда сестра избавится от бюстгальтера, такого же красного, как и платье. Когда и он падает на пол,