Лимузин. Джон Максвелл

твоего подъезда. Я же, вообще-то, к тебе ехал, хотел поговорить.

      – Давай я позвоню тебе позже, и скажу, где мы встретимся, ок?

      И Олег сбрасывает вызов.

      Его руки, покрытые запекшейся кровью, дрожат.

      Он смотрит на окровавленную постель, в которой лежит неизвестная ему красотка. Вот только все, что от нее осталось – это нетронутая голова и почти обглоданный скелет.

      Олега тошнит. Его вырвало уже трижды. Один раз прямо в постель, и два раза на пол. Он в панике. Отчасти оттого, что среди его рвотных масс обнаружился непереваренный пирсинг этой девушки, но еще больше, что до сих пор ощущает у себя во рту привкус ее крови.

      ***

      – Пора делать укольчик, – говорит медсестра, подходя к Арине. В одной ее руке шприц с уже набранным препаратом, а в другой – смоченная спиртом ватка.

      Медсестра привыкла, что Арина почти сразу же ложится на койку и оголяет ягодицу, но сегодня она продолжает стоять к ней спиной, глядя в окно.

      – Арина, у меня мало времени. Давай ложись, – говорит она, и Арина поворачивается. Она смотрит ей прямо в глаза, чего не было еще ни разу. Никакой неуверенности во взгляде, никаких перебирающих движений руками.

      – Укольчик? – спрашивает Арина, и медсестра понимает, что что-то не так. Но не успевает среагировать – очень шустро девушка выхватывает у нее шприц и с размаху вводит иглу в пятую точку самой медсестры. – Так получи его сама, жирная сука!

      Медсестра держится за зад, разворачивается.

      – Ах ты маленькая дрянь! – кричит она и хочет врезать той по лицу, как вдруг ее рука замирает в воздухе и будто немеет. Арина смотрит ей прямо в глаза. Ее брови сведены к переносице, а во взгляде ощущается ярость, смешанная с нескрываемым презрением.

      – Надо же, – хотя во взгляде ярость, в голосе проступает интерес, – сорокалетняя целка…

      Медсестра раскрывает от изумления рот.

      – Неужто за полвека ни один мужик так и не отважился тебя поиметь? – она усмехается. Усмехается над ней! – хотя… может, это и к лучшему – незачем продолжать столь уродливый род. А теперь… открой чертову дверь.

      Ноги медсестры повинуются. Она не хочет выполнять приказ, но выполняет. Она медленно идет к выходу и открывает дверь.

      – Сейчас ты выведешь меня отсюда, а затем зайдешь в туалет, и там вскроешь себе вены. Ты поняла?

      – Да, – произносят губы медсестры, но сама она в панике, ее охватывает ужас. Она хочет закричать, позвать на помощь, но у нее не получается.

      – Куда вы? – спрашивает постовая, и она хочет закричать: «Позвони в полицию! Меня загипнотизировали!»

      Но вместо этого выдает:

      – Борисыч сказал отвести эту дурочку в душ, будто мало ей раза в неделю!

      Она даже слышит, как ее губы усмехаются, вот только внутри она готова рыдать. Она пытается молить о пощаде, но лишь молча следует указаниям. Сначала она выводит ее из здания, затем отдает Арине одежду одной из медсестер; ждет, пока та переодевается, садится за руль своего «Гольфа», вывозит Арину с территории, отдает ей ключи, а затем идет назад.

      Спросившему о том, где ее машина, охраннику она показывает оттопыренный средний палец