Уроки лишнего и нужного. Леонтий Ронин

– «разговаривает» с кем-то в глубине помещения.

      Сюжет окончательно запутал фокус, когда из того же пространства возник негр в белой майке – крупно кусает от длинного батона, жадно прихлебывает из желтой кружки, по-хозяйски оглядывает улицу.

      Может, владелец двухместного кабриолета?

      С откинутым верхом простоял внизу ночь – ну, не чудо ли, еще одно, Парижа?

      Впрочем, все же свои…

      …Можно спрятать шарф в сумку, если мадмуазель лишена воображения.

      Но скользящая на роликах устроила его бантом рюкзака; красный хвост празднично вьется следом.

      Девице мало победного полета, еще перекатывает матового стекла шар, с ладони к плечу и обратно – Жанна Д’Арк, играет пушечным ядром на пути к баррикадам.

      У площади Сен-Жермен тротуарный блюз женщин: кларнет, саксофон, «ударница», джазового, разумеется, труда.

      Танго «Маленький цветок» не сразу узнал.

      И догадался: джаз – когда импровизируют вразнобой, но все об одном…

      Армстронг прав: если спрашивать, что такое джаз, никогда этого не узнаешь.

      В лавке крепкий цветочный настой.

      Видел здесь всех, ее не было – выпорхнула из цветов, как бабочка.

      В руках горшок с крошечными розами. «Правда, хороши?» – спросили ее глаза, естественно, по-французски. Ответил, беззвучно улыбаясь, тоже глазами, по-русски: «Да, правда, но вы хороши необыкновенно».

      В тесном проходе не разминуться.

      С трудом разошлись.

      А зря.

      Всегда бы помнить, половинки божьего замысла обречены на поиск друг друга, да редко счастливо встречаются, что тоже в замысле, и коварно.

      …Но однажды ищем и вспоминаем во сне единственную женщину – маму. Ради ничтожных, случайных дам, не замечая достойных, из коварства того же замысла, заставляли ее плакать.

      Имен не помним, думать забыли.

      А слезы те все жгут.

      …Гигантский квадрат ее опор, как подножье космического корабля, всегда готового к пуску.

      Лениво, кажется, ворочают сами себя огромные колеса подъемников.

      Стальные переплеты корпуса подсвечены желтыми лучами, и навстречу течет вязь золотых конструкций, слегка кружа голову.

      На первой смотровой площадке палуба долго не может прибиться к причалу. Дергает – выше, ниже.

      От этих конвульсий взвизгивают и ахают дамы.

      Так в шторм корабль с трудом швартуется высадить пассажиров на качающийся берег; или встряхивают мешок, чтоб больше вошло.

      Теперь пересадка – лифт ко второй ступени корабля.

      Очередь здесь короче. Выше стремится, в основном, молодежь, шумно предвкушая полет к небу. Где море огней отхлынуло к горизонту, подальше от центра.

      Он освещен скромно.

      Световая реклама не агрессивна.

      Лишь по каналам главных улиц текут реки автомобильного света и огромный огненный хула-хуп неспешно вокруг Триумфальной арки…

      Как и положено главному маяку порта, его морские прожектора ведут круговой луч: каждый в своем сегменте подхватывает эстафету и скользит по охре ближних крыш, будто режет в