Колкая малина. Книга вторая. Валерий Николаевич Горелов

голод одиночества и слёзы по ночам,

      И это всегда поиск оправданий

      Потерявшимся отцам и матерям.

      А ты придумай их, и красок не жалей:

      Что с тобою мама с папой, и всё вокруг красиво.

      В этой жизни не бывает ничего святей,

      А что придумаешь, то и справедливо.

      Когда уже глаза не смотрят никуда,

      И когда совсем не стало мочи,

      Трижды покрестись на небеса

      И громко крикни: «АВВА ОТЧЕ»!

      Печаль

      Сегодня ранним вечером ко мне зашла печаль,

      Вся в свете утончённых очертаний.

      Она по-женски поздоровалась и скинула вуаль,

      Слегка качнув волну благоуханий.

      Она сегодня в музыкальном настроении,

      И готова спеть либретто к «Свадьбе Фигаро».

      И я сажусь за клавиши в почтении,

      И начинаю в полутоне с ноты До.

      Печаль, как календарь воспоминаний,

      Она в первых поцелуях и жестоких тумаках,

      Она вплеталась в паутину расставаний

      И в поступки, что вершились впопыхах.

      Она была в осаде, и в атаке,

      И в полном отрицании в минуты исступлений.

      Она всегда мне подавала знаки,

      Пытаясь охлаждать накалы намерений.

      Печаль, она и в смехе и в слезах,

      В недоумении и умении пережить,

      Она и рядом, и на дальних берегах,

      Она умеет отойти и отпустить.

      Поблёскивают клавиши, оплавлена свеча,

      За окном темнее и темней.

      Печаль сама уходит по дням календаря

      И потихоньку просит закрыть за нею дверь.

      Понять

      Бессарабский рынок мается жарой,

      На Крещатике каштаны солнцем зализало.

      В тени большой рекламы с рыбкой золотой

      Красивая цыганка мне карту стасовала.

      Колода – словно пригоршня сыпучего песка,

      А мне казалась Книгой Перемен.

      Бусы цвета крови и чёрная коса,

      Сегодня мне гадает красавица Кармен.

      Но она сидит, как в винограднике гюрза,

      И пророчит те же самые дела:

      Червонному валету опять казённый дом

      И на дальних пересылках чайник над костром.

      И говорит, что надо принимать свою судьбу,

      Ведь все тяжести рождаются из собственных грехов,

      А я свой смысл и искупление найду

      За колючей проволокой и скрежетом замков.

      Мне вчера и в Лавре то же говорили,

      Что надо каяться и горячо молиться.

      Я помнил, что меня ребёнком покрестили,

      А потом по правилам детдомовским учили.

      Наверное, каждый помнит, что и как прошёл,

      Но никто не знает, что ещё осталось.

      Никто ещё свой срок не перешёл,

      И что такое жизнь понять не получалось.

      Почему?

      У неё глаза ресницами прикрыты,

      А из-под них стекла слезинка счастья.

      Она танцует танго рио-риты,

      И её целуют в оголённые запястья.

      Саксофон и скрипка источают нежность,

      И