Филфак. Алиса Гордеева

все же…

      – Просто шансов у тебя нет, хоть и рожа смазливая.

      – Это еще почему? – Внутри разгорается чисто спортивный интерес.

      – Ты, может, и нормальный пацан. – Явно не наевшись, Миша гипнотизирует голодным взглядом мою порцию пельменей. – Но, если на Румянцеву плотоядно смотреть не перестанешь, Царев все нормальности твои отобьет.

      – Какой еще Царев? – будто случайно подталкиваю свою тарелку к Мише.

      – Местный мажорчик с моего курса. – Петухов облизывается и все же решается спросить: – Точно не будешь?

      – Не буду! – С превеликой радостью отдаю обед соседу. – Расскажи мне об этом Цареве.

      – Да что там рассказывать? – Рыжий с тарелкой в руках возвращается к окну. – Обычный папенькин сынок, разучившийся считать деньги. Надо Артурчику квартиру в центре – папа подгоняет. Хочет мальчонка новый седан – отец не думая дарит. Прогулы ему сходят с рук, девки липнут, как мухи на варенье, ну а набедокурит – сухой из воды всегда выходит.

      – А Аня?

      – Что «Аня»?

      – Она вроде не такая.

      – Ну да, все они не такие, – усмехается сосед.

      – Полагаешь, она с Царевым ради денег?

      – В душу я к ней не заглядывал, не знаю. Может, и любит Артура. Они вроде с первого курса вместе. В любом случае ты, Сокол, в пролете. Нищий общажный первокурсник с пробелами в голове против упакованного, перспективного Царева – заведомо проигрышное дело.

      – Понятно. – Как зеленый юнец, отвожу взгляд. Хотя я есть зеленый, да и до Румянцевой мне дела особого нет: чувствую, что сердце давно занято другой, которую, увы, не помню. – Слушай, Миш, а где здесь душ можно принять?

      – Из комнаты выходишь и налево. Душевая рядом с кухней. – Петухов озадаченно смотрит на меня. – А ты не сейчас ли туда собрался?

      – Да, а что? – уверенно отрезаю и встаю из-за стола. – Запах этот больничный с ума сводит, да и одежду Аня выбрала маломерную какую-то. Все тянет.

      – Слушай, и правда, ты на больничных харчах возмужал, что ли, – елозит по мне взглядом Петухов. – Это тебе не шустрики раз в день лопать, да?

      – Шустрики? – Меня корежит от дебильного слова.

      – Ну, там, лапша всякая, – поясняет Петухов, – которую кипятком залил, и готово. Или пельмени эти из соевого белка. В больнице небось первое, второе и десерт?

      – Да тоже не фонтан. – Размяв шею, подхожу к шкафу. – Мои вещи здесь?

      – Ага, – кивает с набитым ртом сосед. – Твои три полки снизу, мои верхние.

      – Негусто.

      На нижней замечаю стопку постельного белья, чуть выше – пару полотенец, а на самой верхней – еще одни джинсы, кучку нижнего белья и вязаный свитер морковного цвета. Пожалуй, мои ненавистные кеды – лучшее из всего гардероба.

      – Негусто, – соглашается Миша. – Слушай, Сокол, ты бы с душем обождал немного.

      – Почему?

      Впрочем, какая разница, если даже переодеться не во что. Отрешенно плюхаюсь на продавленную неким Стасом кровать и, прикрыв глаза, стараюсь не обращать