Филфак. Алиса Гордеева

Ни-чего!

      – Разговариваем сами с собой, Илюша? – Как всегда не вовремя, в палату забегает Шестаков с кипой бумаг. – А я выписывать вас собрался. Видимо, рановатенько.

      – Куда выписывать? – Отталкиваюсь от одинокой раковины и подхожу к окну. Там, за стенами больницы, меня никто не ждет. Даже бабка, и та, сославшись на уборку картошки, отказалась приехать. Мол, не маленький, справлюсь сам.

      – Сокол мой, не раскисайте! – Поправив на носу очки, доктор усаживается на стул и раскладывает на столе мою историю болезни. Толстенную историю, надо сказать. – Поверьте, на свободе вам будет гораздо лучше. Либо могу перевести в психиатрическое отделение. Полежите там, а в токсикологии делать вам больше нечего.

      – В психушку? – прыскаю со смеху, но тут же беру себя в руки. Еще не хватало, чтобы толстяк приписал мне какое-нибудь расстройство.

      – Вот и я, соколик, полагаю, что лучше на волю. Верно?

      – Верно, – обреченно киваю и растерянно смотрю за окно, совершенно не представляя, куда мне идти.

      – Тогда собирайтесь, Илюша. Аннушку я уже обрадовал. Она обещала привезти ваши вещи и помочь добраться до дома, ну, или где вы там живете.

      – Аннушку, – повторяю задумчиво, мыслями уносясь в пустоту.

      Эта девочка с огромными глазами и копной русых волос – единственная, кому есть дело до меня. Уже больше недели она прибегает в больницу после учебы и делится со мной новостями. Находит время и силы, чтобы помочь восстановить документы. Взваливает на свои плечи общение с участковым. И даже в минувшие выходные вместе с ним доехала до Дряхлова, чтобы заручиться словами бабки касательно моей личности. На моей тумбочке теперь тоже лежат апельсины, а приемные часы перестали быть пустым звуком.

      – Вот и ладненько! – Шестаков звучно хлопает по столу моей выпиской и потирает пухлые ладони. – Вот и в вашем, соколик, непростом случае могу поставить галочку. Долгие прощания не терплю, поэтому давайте больше к нам не попадайте.

      Шумно выдохнув, доктор поднимается на ноги и спешит прочь. Успеваю крикнуть в спину «спасибо» и снова устремляю взгляд к окну: вариантов нет – жду Аню.

* * *

      – Вот я не понимаю, честно. – Уступив место молодой мамочке с карапузом на руках, мы с Румянцевой устраиваемся в самом хвосте «Икаруса». – Почему ты помнишь, что борщ – это борщ, что ботинок бывает левым и правым, а, например, сколько стоит проезд в автобусе, забыл?

      – Не знаю, – пожимаю плечами и как баран на новые ворота продолжаю смотреть на кондуктора, собирающего с пассажиров плату за проезд: это же можно рехнуться – обилечивать так каждого!

      – Кстати, о ботинках… – Носом киваю на странного вида кеды цвета детской неожиданности, что красуются на моих ногах. – Это точно мои?

      – Если в прошлом ты не промышлял кражей чужой обуви, то да, – чеканит Пуговица, сияя глазками, как драгоценными кристаллами. – Я их взяла из твоей комнаты в общаге. Кстати! – Отпустив поручень, Аня скидывает с плеча рюкзак и начинает что-то усердно искать.

      – Это не то, это тоже, – бурчит себе под нос, плавно покачиваясь в такт