Уверение Фомы. Рассказы. Очерки. Записи. Станислав Минаков

потерь» (а то и жертв, ибо весь процесс «нового государственного строительства» впору б именовать «жертвоприношением») была сравнима с потерями Украины в Великой Отечественной войне, которую в наспех склёпанных учебниках здешней истории именовали на новый лад не иначе как «вторая мировая».

      На похоронах Власова ничто не предвещало Эдиного грядущего нездоровья, а Дашка, и сама зачастившая по женским врачам, пугавших её всякой хренотенью, с ужасом посматривала на старуху: неужель Власов окажется прав?

      Дашка никогда не могла скрыть своего раздражения этой, с позволения сказать, женщиной. Стоило Дашку зацепить в каком-нибудь отвлечённом разговоре фразой о работе, как она тут же самопроизвольно включалась в «тему Эды». Прям-таки, действительно, изустно создавала сагу о «старшей Эде», погружая в тему и свою мать, и свёкра со свекровью, живших в других солнечных городах бывш. Союза, и друзей, институтских однокашников.

      Библейскость, такая себе «саро-абрамовость» в Эдиной сущности-внешности наличествовали, а вот женское в ней угадывалось с превеликим напрягом. Оставалось гадать, каким образом по молодости военных лет попал с ней в семейную связку конструктор Царёв. То ли из-за невнимания к внешней стороне полового дела, будучи погружённым (а, по-украински сказать, и того пуще – «зануренным») в строительство оборонного щита страны, то ли безсознательно подражая Ульянову-Ленину, женившемуся на своём товарище почти по партийному долгу, махнувшему, так сказать, не глядя.

      О женском в Эде не свидетельствовали ни сморщенное личико с чёрными усами (кое-кто говорил «усищами»), ни манера обстоятельного публичного сморкания и отхаркивания мокроты, ни возможность эпизодического появления в секторе после общественного туалета – с нижним краем юбки, по недосмотру заправленным сзади в трусы. Кто ж знал, что это были пока что цветочки.

      Нельзя сказать, что работа на военном предприятии была лишена какого-либо эроса. Наоборот, половая жизнь везде и всячески бурлила, никоим образом не сникая в застойные благополучные времена, приподнявшись в эпоху безголового горбачёвского оптимизма, а в десятилетку незалежной безнадёги и вовсе расцветя буйным цветом. Что, в общем-то, неудивительно: о таком феномене нам уже рассказала литература про концлагеря, в которых обострялись все чувства, наэлектризовывались инстинкты, где включался механизм последнего шанса самореализации. В сходных условиях – когда численность заводского населения непрерывно сокращалась, а работы фактически не велись, что ещё оставалось «бедным крестьянам»? Словесники из инженеров, изменив одну буковку, быстро переиначили название организации на «Притон», что, конечно же, было преувеличением.

      Попервости, ярким примером горючей любви в Дашкином секторе стала для всех обоюдоострая страсть техника Ленки Загний и замдиректора Дементия Самвеловича.

      Чудо-Ленка, не скрывавшая своих инстинктивных устремлений ещё в те времена