Наши предки. Итало Кальвино

удалось застать его на месте преступления. Однажды сгорели дед с бабкой, в другой раз у мальчика от ожогов сошла кожа с лица. В крестьянах росла ненависть к виконту. Самые заклятые его враги были гугеноты, жившие на Коль-Жербидо; там мужчины, опасаясь поджогов, по очереди стояли на карауле ночи напролет.

      Ни с того ни с сего виконт решил наведаться в Пратофунго – плеснул на соломенные крыши горящей смолой. У прокаженных есть одна особенность – они не чувствуют боли от ожогов, и, если пожар захватит их во сне, они сгорят, не проснувшись. Однако, уже скача к замку, дядя вдруг услышал, как в Пратофунго запела скрипка, – селение бодрствовало, предаваясь своим обычным увеселениям. Все прокаженные получили ожоги, но им это было нипочем, пожар их даже развлек. С огнем они справились быстро, и дома их мало пострадали, может, оттого, что были насквозь пропитаны проказой.

      Злоба виконта не пощадила и его собственного жилья. Пожар вспыхнул в том крыле замка, где жили слуги, оно запылало в мгновение ока, а виконт уже скакал прочь под отчаянные вопли несчастных, захваченных в огненный плен. Виконт, несомненно, покушался на жизнь Себастьяны, своей кормилицы и, можно сказать, второй матери. Себастьяна никогда не упускала случая упрекнуть виконта за каждое его новое злодеяние; привычка властвовать, которую женщины сохраняют навсегда в отношении тех, кого знали детьми, не изменила ей и когда все единодушно признали, что натура виконта непоправимо извращена зверской, маниакальной жестокостью. Себастьяну извлекли из обуглившегося здания в самом плачевном состоянии – ожоги надолго приковали ее к постели.

      Однажды вечером дверь ее комнаты отворилась и перед ней предстал виконт.

      – Откуда эти пятна у вас на лице, кормилица? – спросил Медардо, указывая на ожоги.

      – Такую печать оставляют твои грехи, сынок, – спокойно ответила старуха.

      – Что у вас с кожей, кормилица, на ней живого места нет, наверно, это очень мучительный недуг?

      – Мои мучения ничто, сын мой, по сравнению с тем, что ожидает тебя в аду, если ты не опомнишься.

      – Поправляйтесь поскорей, не хотел бы я, чтобы о вашей болезни прознали люди.

      – Чего уж мне так о себе заботиться, замуж выходить поздно. Совесть чиста, и слава Богу. Желаю тебе того же.

      – Так вы не знаете, что за вами пришел жених? Он ждет вас.

      – Не к лицу тебе, сынок, увечному смолоду, издеваться над немощной старостью.

      – Я не шучу. Слышите, кормилица, это ваш жених играет под окном.

      Себастьяна прислушалась: где-то неподалеку от замка пел рожок прокаженного.

      Назавтра Медардо послал за доктором Трелони.

      – У нашей старой кормилицы на лице выступили подозрительные пятна, – сказал он доктору. – Похоже на проказу. Доктор, мы полагаемся на вашу прославленную ученость…

      Трелони только кланялся.

      – Это мой долг, милорд… всегда к вашим услугам, милорд… – лепетал он.

      Отпущенный виконтом