Наши предки. Итало Кальвино

видано, чтобы в нашем доме подняли руку на гостя? Я сам буду сидеть подле него и охранять его сон.

      И с ружьем через плечо он встал около спящего виконта. Медардо открыл свой единственный глаз.

      – Что вы здесь делаете, отец Иезекииль?

      – Охраняю ваш сон, мой гость. Вас многие ненавидят.

      – Да, это так, – согласился виконт, – я поэтому не ночую в замке, боюсь, как бы слуги не придушили меня во сне.

      – И в моем доме вас не любят, синьор Медардо. Но сегодня вас никто не потревожит.

      Виконт помолчал.

      – Иезекииль, я хочу принять вашу веру, – молвил он.

      Старик не ответил ни слова.

      – Меня окружают ненадежные люди, – продолжал Медардо, – я хочу разделаться с ними и призвать в замок гугенотов. Вы, отец Иезекииль, будете моей опорой. Я объявлю Терральбу территорией гугенотов и поведу войну против католических князей. Во главе войска я поставлю вас и ваших родных. Так вы согласны, Иезекииль? Вы можете обратить меня в вашу веру?

      Старик, недвижный, как скала, стоял перед ним; через его широкую грудь наискось лег ружейный ремень.

      – Я мало что помню из нашей веры, – сказал он, – так что не мне обращать кого бы то ни было. Я со своими грехами останусь на этой земле, а вы с вашими оставайтесь на своей.

      Виконт приподнялся на локте.

      – А вам известно, Иезекииль, что я пока что не сообщал инквизиции о еретиках в моих владениях? Пошли я ваши головы в подарок епископу, и курия сейчас же вернет мне свое благорасположение.

      – Наши головы пока еще при нас, виконт, и получить их довольно трудно, но получить то, чего вы добиваетесь, еще труднее.

      Медардо вскочил на ноги и распахнул дверь.

      – Лучше я буду спать вон под тем дубом, чем в доме врагов! – крикнул он и выскочил под дождь.

      Старик призвал родных.

      – Дети мои, писано есть, что первым к нам пожалует Одноногий. Теперь он ушел, и дорога в наш дом опять свободна. Не отчаивайтесь, дети мои, может, в другой раз гость придет с добром.

      Все головы склонились – бородатые мужские и женские в чепцах.

      – Но даже если не придет никто, – добавила жена Иезекииля, – сами мы не тронемся с места.

      Внезапно небо прорезала молния, от грома задрожали черепицы на крыше и стены каменной кладки. «В дуб попала молния! Дуб горит!» – закричал Товия.

      Гугеноты с фонарями выскочили из дома – огромный дуб с одной стороны весь обуглился от макушки до корней, с другой – остался целехоньким. В шуме дождя донесся далекий стук копыт, и при вспышке молнии гугеноты увидели закутанную в плащ острую как бритва фигуру всадника.

      – Ты спас нас, отец, – сказали гугеноты. – Спасибо, Иезекииль!

      Небо прояснялось, на востоке занималась заря. Исайя отозвал меня в сторону.

      – Нет, ты скажи, они и впрямь чокнутые? – зашептал он и показал целую пригоршню блестящих побрякушек. – Пока его лошадь стояла без присмотра в хлеву, я повытаскивал из седла все золотые заклепки. А наши олухи – хоть бы один почесался!

      Проделки