Излом. Валерий Аркадьевич Кормилицын

дворец, огромный зал которого расцвечен огнями, и она – королева бала. Замерло всё! Только музыка. Музыка и она. Мощный голос органа поднял в воздух лёгкую фигурку. Лепестки роз плавно опускались сверху. Вселенная стала мала и понятна. Солнце, луна и звёзды кружились рядом…

      – Милая!

      – Что? – чуть задыхаясь, она остановилась.

      – Ты потрясающая в этом платье.

      – Правда? – Татьяна улыбнулась. – Значит, брать?

      – Без разговора, – убеждённо произнёс я и потёр кулаками глаза.

      – Бельма-то натрёшь и свой градусник не увидишь! – с трудом отлепила от глаз мои руки.

      – Да день сегодня какой-то сумасшедший выдался, – оправдываясь, сладко зевнул.

      – Сейчас постелю, сонуля, – шутливо взъерошила мои волосы.

      Через пять минут, на прощанье глянув на термометр, блаженно потягивался в постели.

      – А ты чего не ложишься? Ну-ка быстро давай!

      – Смотри, какой командир. Мне ещё на кухне прибраться надо.

      Татьяна меня не стеснялась, но, ложась спать, раздевалась в темноте. Завернувшись в одеяло и повернувшись спиной, затихла.

      – Ты что, какая холодная? – слегка касаясь, мои пальцы ласково гладили кожу её бедра.

      – Отодвинься, если замёрз.

      Я обнял её.

      – Ты же спать хотел! – не слишком активно сопротивлялась жена.

      Моя рука накрыла грудь с твёрдым от желания соском.

      – Ну, перестань, – поворачиваясь на спину, шептала она.

      Я нашёл её губы. Сердце колотилось не в груди, а в пересохшем горле.

      – Татьянушка, любимая, – мои руки гладили ставшее горячим тело. Она задыхалась. Бёдра её раздвинулись. То ли болезненный крик, то ли сладостный стон услышал я, когда вошёл в неё. Тысячелетний стон, которым женщина встречает мужчину. Стон боли и счастья. Стон любви и жизни.

      Утром очнулся влажный от пота.

      – Серёжа, ты отключишь будильник или нет, – трясла меня за плечо жена, – он ведь электронный, сам не скоро замолчит.

      "Как быстро ночь кончается", – откинув одеяло, в два прыжка добрался до маленького, давно немодного серванта и, нащупав будильник, нажал кнопку. Включив свет, забрался на диван и постучал по градуснику.

      – Центр! – похвалил его.

      – Ой! – запищала Татьяна. – На ногу наступил.

      – Не подставляй, – надевая на ходу трико, помчался в туалет.

      На улице поприседал, попрыгал, помахал руками. Было темно и холодно, под ногами поскрипывал ледок.

      "Ага! На почве заморозки. А сколько градусов? – взяв спички, посветил. – Плюс один. Колотун".

      Татьяна, уже в халате, умывалась.

      – Плюс один, – сообщил ей, – на почве заморозки.

      – У тебя тоже на этой почве заморозки! – вытирая лицо, произнесла она. – Маньяк! Как в старом кино… Только у того мерина психоз от хлеба с солью, а у тебя – от термометра…

      Быстро умывшись, стал бриться. Монотонное жужжание "Харькова" усыпляло. Чтобы взбодриться, подмигнул зеркальцу и показал язык. На дальнем плане увидел