Ловец бабочек. Мотыльки. Карина Демина

молчание становилось все более напряженным.

      – Что ты делаешь? – нервно поинтересовалась она, вовсе скидывая одеяло.

      И ножку поверх него положила, в чулочке алом. С подвязочкой.

      Себастьяна, впрочем, в данный конкретный момент куда больше интересовала не подвязочка с чулочком, и не ножка, но нагретое Ольгердой одеяло, которое он, улучив момент, и утащил, чтобы завернуться в него, словно в кокон.

      – Себастьян!

      – Сплю я, – ответил он, не открывая глаз.

      – Сейчас?

      – Ага…

      – Я к тебе пришла, а ты… ты спишь?

      – Я тебя, к слову, не звал…

      Ольгерда засопела. Выразительно так засопела, испытывая преогромное желание ткнуть это черствое существо каблуком…

      – Кстати, – существо приоткрыло глаз, – обувь обычно снимают…

      – Это особые туфли, – Ольгерда вытянул ножку и провела пальчиком по золотистому узору на чулке. – Разве тебе не нравятся.

      Тонкий каблучок блеснул в лунном свете. Кованый носочек… этаким и ребро, пиная, проломить недолго.

      – Нет, – Себастьян повернулся на бок. – Мне сейчас подушка нравится.

      – Не будь букой, – Ольгерда прижалась к ватному кокону и сделала попытку его обнять. – Себастьянушка…

      Она дыхнула духами в самое ухо, отчего стало щекотно и еще неприятно.

      И Себастьян вынужден был признать – спать ему не позволят.

      Он сел.

      Подтянул повыше одеяло, потому что чешуя чешуей, а замерз за эту ночь он изрядно. И хорош будет, если насморка подхватит…

      – Ольгерда, – Себастьян убрал тонкую ручку, которая потянулась было к шее, и от поцелуя увернулся. – А давай ты сделаешь вид, что тебя здесь нет?

      – Но я есть…

      Вот же настырная… соблазнительница. На живот прилегла, зад оттопырила, показывая, что и кругл он, и прекрасен…

      – Именно. Ты есть. А быть тебя не должно. И мне вот крайне любопытно, каким таким образом ты здесь оказалась… и главное, зачем?

      Ольгерде хотелось устроить скандал.

      И не просто скандал, нет, этот стал бы самым ярким из всех, которые когда-либо видело это жалкое жилище… и жалкий нелюдь, который вместо того, чтобы вести себя, как подобает нормальному мужику – наглому и постоянно озабоченному – закрутился в одеяло и теперь взирал на Ольгерду с немым упреком в очах. Она от этого взгляду разом начинала чувствовать себя подлою развратительницей, жаждущей едино добраться до трепетной невинной плоти.

      И ладно бы…

      Той плоти – полтора пуда ребер да шкура жесткая, но… ценить же надо женский подвиг! А подвиг она и совершила, пробираясь тайком через черный ход.

      Амулет отвода глаз.

      И крепкого сна для старухи, которая была слишком уж любопытна. И еще один, известного назначения, пристроенный в изголовье кровати. Правда этот, похоже, не действовал. Набрасываться на Ольгерду князь не спешил. И вовсе не спешил.

      Сидел.

      Глазел.

      А потом и вовсе зевнул, скотина…

      …нет, будь ее воля, Ольгерда бы…

      …воли не было.

      Пока.

      – Себастьянушка, –