В прекрасном и яростном мире. Андрей Платонов

пролетарий, ты будешь умен!»

      – Тоже нескладно! – заключил Пухов. – Надо так написать, чтоб все дураки заочно поумнели!

      «Каждый прожитый нами день – гвоздь в голову буржуазии. Будем же вечно жить – пускай терпит ее голова!»

      – Вот это сурьезно! – расценивал Пухов. – Это твердые слова!

      Подходит раз к Лискам поезд – хорошие пассажирские вагоны, красноармейцы у дверей, и ни одного мешочника не видно.

      Пухов стоял в тот час на платформе и кое-что обдумывал.

      Поезд останавливается. Из вагонов никто не выходит.

      – Кто это прибыл с этим эшелоном? – спрашивает Пухов одного смазчика.

      – А кто его знает? Сказывают, главный командир – один в целом поезде!

      Из переднего вагона вышли музыканты, подошли к середине поезда, построились и заиграли встречу.

      Немного погодя выходит из среднего мягкого вагона толстый военный человек и машет музыкантам рукой: будет, дескать, доволен!

      Музыканты разошлись. Военный начальник не спеша сходит по ступенькам и идет в вокзал. За ним идут прочие военные люди – кто с бомбой, кто с револьвером, кто за саблю держится, кто так ругается, – полная охрана.

      Пухов прошел вслед и очутился около агитпункта. Там уже стояла красноармейская масса, разные железнодорожники и жадные до образования мужики.

      Приехавший военный начальник взошел на трибуну – и тут ему все захлопали, не зная его фамилии. Но начальник оказался строгим человеком и сразу отрубил:

      – Товарищи и граждане! На первый раз я прощаю, но заявляю, чтобы впредь подобных демонстраций не повторялось! Здесь не цирк, и я не клоун – хлопать в ладоши тут не по существу!

      Народ сразу примолк и умильно уставился на оратора – особенно мешочники: может, дескать, лицо запомнит и посадит на поезд.

      Но начальник, разъяснив, что буржуазия целиком и полностью – сволочь, уехал, не запомнив ни одного умильного лица.

      Ни один мешочник в порожний длинный поезд так и не попал: охрана сказала, что вольным нельзя ехать на военном поезде особого назначения.

      – А он же порожняком – все едино – лупить будет! – спорили худые мужики.

      – Командарму пустой поезд полагается по приказу! – объясняли красноармейцы из охраны.

      – Раз по приказу – мы не спорим! – покорялись мешочники. – Только мы не в поезде сядем, а на сцепках!

      – Нигде нельзя, – отвечали охранники. – Только на спице колеса можно!

      Наконец поезд уехал, постреливая в воздух – для испуга жадных до транспорта мешочников.

      – Дела! – сказал Пухов одному деповскому слесарю. – Маленькое тело на сорока осях везут!

      – Нагрузка маленькая – на канате вошь тащат! – на глаз измерил деповской слесарь.

      – Дрезину бы ему дать – и ладно! – сообразил Пухов. – Тратят зря американский паровоз!

      Идя в барак за порцией пищи, Пухов разглядывал по дороге всякие надписи и объявления – он был любитель до чтения и ценил всякий человеческий помысел.

      На бараке висело