Король на краю света. Артур Филлипс

будут пытать и убьют, и они жаждут этого! Они называют себя мучениками! От этого болит душа. И мне стыдно за нас перед магометанином, как за католиков, так и за протестантов.

      Все это Эззедин попытался запомнить слово в слово. Он записал разговор после того, как они с Ди обнялись на прощание (и запланировали надрезать друг другу руки и вместе нанести пасту), хотя сперва зарисовал и описал листья и корни, про которые ему рассказал друг.

      Он записал слова Ди, чтобы точно ничего не забыть. Таков был его долг.

      Он записал слова Ди, чтобы когда-нибудь показать сыну, как возрастает мудрость. Это он собирался сделать не только из чувства долга, но и с радостью.

      Он записал слова Ди, потому что мысли доктора доставляли Эззедину удовольствие. Вернувшись домой в Константинополь, он с наслаждением вспоминал бы на досуге речи друга. Возможно, они продолжат доброжелательную научную переписку. Возможно, он мог бы послать лекарства обратно в Англию.

      Но сначала долг требовал обо всем доложить бин Ибрагиму: он, конечно, так и поступит. А может, сообщит лишь о том, что разговор касался натурфилософии, медицины, ботаники. Он не хотел даже намеком продемонстрировать, как доктор Ди высказался по поводу слабости христиан, тем самым становясь потенциальным тайным слугой бин Ибрагима.

      Выйдя из леса в открытый парк, где все еще охотились Эссекс и бин Ибрагим, Ди и Эззедин прошли мимо трех придворных дам. Когда женщины повернули головы и мило улыбнулись одними губами, Эззедин последовал примеру Ди: поклонился, одновременно поворачиваясь, и попятился.

      – Вон та дама – камеристка. Она одевает королеву, помогает ей принимать ванну, очищает во всех смыслах. У вашего султана и султанши есть такие слуги?

      Эззедин чувствовал, что было бы жестоко говорить правду: на любого английского пажа, служанку или красавицу, вроде этой женщины, на каждого воина, музыканта или повара у султана в Блистательной Порте имелась дюжина. Некоторые получали жалованье, некоторые были рабами, некоторые служили по любви. Султан жил среди толпы тех, кто жаждал прикоснуться к волосам владыки, подкрасить лицо, почистить зубы, вытереть нечистоты. Английский двор не мог превзойти султанский в богатстве – не считая зеленой травы, которую Эззедину нравилось ласкать, опускаясь на колени.

      – Потому что,– продолжил Ди,– я случайно узнал, что она спрашивала о вас. Вы привлекли внимание великой красавицы, мой друг, своими экзотическими обычаями и магометанской мудростью. И, подозреваю, рыжей бородой.

      Эззедин не сразу понял намек.

      – Я польщен,– просто сказал он, хотя и не был в этом смысле полным профаном.

      В Константинополе какая-нибудь придворная дама вполне могла возжелать мужчину, который не приходился ей мужем. Результатом могли стать отрубленные головы или просто яд, подсыпанный в кубки, и поэтому противозаконные желания сдерживались без особых трудностей. Конечно, чем большей милостью султана пользовался человек, тем больше свободы ему предоставлялось,