Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи. Марина Раку

страницах исторических работ Сабанеева утверждается модель некоей «политэкономии музыки»:

      <…> является неминуемой та или иная социологическая установка истории музыки, является необходимым приведение музыкальных стилей в зависимость от эпохи, от круга лиц, «потребляющих музыку», от этнографических условий и других реальных причин, вплоть до наиболее материальных, как-то уровень техники звукоизвлечения в данную эпоху. Представление о музыке, в какой-то недосягаемой и изолированной сфере развивающейся по собственным законам, направляемым волею «гениев», должно быть решительно оставлено, как вовсе лишенное всяких атрибутов научности44.

      Исходя из этого, Сабанеев обозначает новые параметры музыкальной науки:

      История музыки не есть уже история музыкантов и их синтетическая биография, не есть и только история развития музыкального стиля, – она есть обоснование стиля социологическими условиями и типами восприятия45.

      Характерна сама лексика этих работ, вводимые ими категории. С их помощью оцениваются и переоцениваются традиционные понятия и представления музыкальной истории:

      В противоположность Генделю, работавшему на спрос широкого европейского рынка, Иоганн-Себастьян Бах работает в замкнутом рынке религиозного искусства, изредка выходя из него для продукции на строго профессиональный рынок квалифицированных музыкантов. В виду того, что самый рынок подобного рода был насыщен вполне, огромная масса творений Баха явилась как бы перепроизводством, которое не имело значения для современности и могло дать насыщение рынка лишь расширенного, более широкого, рынка будущего46.

      Отсюда вытекает и понимание новых целей музыкально-исторического исследования:

      Взаимодействие стиля, производителя и потребителя в сущности и составляет задачу рассмотрения сознательной музыкальной истории47.

      Рассуждения Сабанеева предвосхищают проблематику социологии искусства конца ХХ века48 и вместе с тем вполне отвечают «требованию момента», которое находило свое отражение и в политических программах вождей, и у идеологов РАПМ. Так, Луначарский, говоря о музыке Шопена, характеризовал искусство как

      <…> воздушное дитя земнородной матери-экономики49,

      а Чемоданов со ссылкой на Бухарина утверждал:

      <…> форма так же, как и содержание, определяется экономикой, ибо самая психо-физическая природа человека, к которой апеллируют формалисты, видоизменяется, в связи с усложнением жизни и прежде всего ее первоосновы – экономики50.

      В течение 1930-х годов социологический аспект изучения истории музыки станет ведущим для всего советского музыкознания51, но в исторических работах Сабанеева 1920-х он образует нераздельный синтез с биологическим. Последней (по месту, но не по значению) исследовательской задачей Сабанеев называет

      <…>

44

Сабанеев Л. Всеобщая история музыки. С. 7.

45

Там же. С. 4.

46

Сабанеев Л. Всеобщая история музыки. С. 124.

47

Там же. С. 14.

48

Порой Сабанеев изъясняется едва ли не в терминах и понятиях П. Бурдье. Так, например, он пишет: «<…> романтическая идея славы художественной <…> играет в искусстве своего рода роль обменной ценности на ряду с чисто-экономическими благами, порождаемыми широким спросом на музыкальный продукт» (Там же. С. 15).

49

Луначарский А.В. Культурное значение музыки Шопена // В мире музыки. Статьи и речи. 2-е изд., доп. / Сост. и коммент. Г.Б. Бернандт и И.А. Сац. М., 1971. С. 31.

50

Чемоданов С.М. История музыки в связи с историей общественного развития. Очерк марксистского построения истории музыки. С. 14.

51

См. об этом: Nowack Natalia. Grauzone einer Wissenschaft. Musiksoziologie in der DDR unter Berücksichtung der UdSSR. Weimar, 2006; а также: Букина Т.В. Музыкальная наука в России 1920 – 2000-х годов (очерки культурной истории). СПб., 2010.