Цунами. Анатолий Курчаткин

согласен, – сказал Рад, открывая дверцу со стороны водительского места. – Вести машину, во всяком случае.

      Машина была чудо – мягкая в управлении, как бархатная, приемистая, с тихим, ровно работающим движком, Рад, ведя ее, наслаждался.

      – Отличная машина! – искренне восхитился он.

      У него за все время, как смог позволить себе машину, были только отечественные «жигули», последние – новые, прямо с конвейера, но и новые они не шли ни в какое сравнение с этой малышкой.

      – А у тебя есть машина? – спросила Женя-Джени.

      – Была, – коротко отозвался Рад.

      – И куда делась? Разбил? Рад помолчал.

      – Разбили, – сказал он затем.

      – Дал кому-то, и они?

      Рад снова помолчал. Ну не рассказывать же было ей о тех восьми часах с «калашниковыми» у бока и усатой армянке нотариусе под дверью.

      – И не давал, а все равно, – ответил он в конце концов.

      – Непонятно ты говоришь. – В голосе Жени-Джени опять прозвучало недовольство обиды. Она то и дело обижалась на него.

      – Ну как поняла, так и поняла. Не имеет значения, – свернул Рад разговор.

      Вот это было уже грубовато, но теперь Женю-Джени в его ответе ничего не задело.

      – Нравится, как ты ведешь, – похвалила она его. Что было, скорее всего, чем-то вроде светской вежливости. Рад полагал, что водит он совершенно обычно.

      – Как умеем, – ответил он.

      – Нет, правда, – подтвердила Женя-Джени. – Так твердо. Так надежно.

      – Как умеем, – повторил Рад.

      Площадь перед монастырем, выдержавшим осаду поляков в далеком 1612 году, была пустынна, гнавший поземку ветер хозяйничал на ее просторе с наглостью братьев-славян, жаждущих присоединения азиатской Московии к свету и блеску просвещенной Европы. Только в воротах монастырской стены Рад и Женя-Джени столкнулись с группой бородатых мужчин, обвешанных сумками и рюкзаками, внавал набитыми книгами – так, что те не давали застегнуться молниям и неопрятно торчали наружу углами и корешками переплетов. Были это, однако, не монахи, какой-то другой народ. В одежде их была та же неопрятность, что в виде их сумок, и шли они шумно, не сторонясь, никого не замечая вокруг, – Рад и Женя-Джени, можно сказать, в самом деле столкнулись с ними. Жиды, масоны, демократы, Россия, на фонарь, за яйца, вобрало в себя на несколько мгновений Рада и Женю-Джени облако горячего разговора, что шел между мужчинами.

      Еще несколько мгновений, как вынырнули из этого облака, Рад с Женей-Джени шли молча. Словно нужно было остыть от того жара, которым облако опахнуло их.

      А ты не еврей? – спросила потом Женя-Джени.

      Рад посмотрел на нее с удивлением. Вот уж чего он не ожидал от Жени-Джени, так озабоченности этим вопросом.

      – Нет, только масон, – сказал он.

      – Нет, я серьезно.

      – И я серьезно, – ответил Рад.

      – Понятно: не еврей, – удовлетворенно заключила Женя-Джени. – Очень хорошо.

      Она произнесла