Любовь и утраты. Сергей Кулешов

вы сумеете внушить Маше уверенность в благополучном исходе.

      – Я это понимаю. Хорошо понимаю.

      И вдруг профессор удивил его.

      – Тимофей Егорович, вы только подготовкой к пускам занимаетесь или тоже мечтаете полететь?

      Тимофей взглянул на него удивлённо, но спрашивать, откуда эта информация, посчитал лишним.

      – А почему вы об этом спросили?

      – А потому, Тимофей Егорович, что, находясь постоянно рядом с Машей, вы рискуете, и тут нужно делать выбор.

      – Нет, Александр Ефимович, при всём желании полёт мне не грозит, меня туда попросту не пустят. Говорят, нужен для науки.

      – И правильно. Хватит им профессиональных лётчиков. Ценные кадры нужно беречь.

      – А вы считаете меня ценным кадром?

      – Во всяком случае, так о вас говорят в Центре. Я ведь там тоже кое-кого из корифеев пользую и некоторым образом участвую в разработке медицинской программы исследований.

      Этого Тимофей прежде не знал. Всё стало понятно.

      – Благодарю вас, Александр Ефимович. До свидания.

      – Учтите: до скорого свидания. Никаких причин задержки я не признаю. Через три дня Маша должна быть здесь.

      – Будет сделано, – отрапортовал Тимофей.

      Всю дорогу до дома они ехали молча, и только у лифта Маша, взглянув в его как бы закаменевшее лицо, спросила:

      – Что? Всё так плохо?

      Это был слово в слово вопрос, час назад заданный Тимофеем Рабухину.

      – Тебя будут лечить и вылечат, – уверенно сказал Тимофей.

18

      Маша ни в какую не хотела ложиться в больницу, она отказывалась собирать вещи, которые в больнице могли ей понадобиться. Но ещё труднее был разговор с Галиной Матвеевной. Та никак не хотела верить, что Маша серьёзно больна, и болезнь эта так сильно запущена; её так и подмывало в том, что случилось, обвинить Тимофея. И только после того, как он подробно пересказал весь разговор с профессором, она, наконец, поняла, что за стремлением как-то обеспечить себе и дочери сносную жизнь упустила из виду её здоровье. К сожалению, Маша была из той породы, которая, даже чувствуя, что с ней что-то неладно, жаловаться и скулить не станет. Все горькие слова, которые Галина Матвеевна хотела бы сказать Тимофею, она задушила в себе, понимая: сама она никогда не сможет добиться того, что без особого труда доступно Тимофею с его таинственным для неё положением и связями. Надо было смириться и терпеть. У неё даже промелькнула мысль: не сходить ли в церковь и помолиться. Но хоть и была она при рождении крещена и хранила в шкатулке вместе с недорогими колечками и бусами крестильный крестик, в бога не верила и мысль эту оставила. И поскольку Маша так и не стала готовиться к больнице, сама принялась за сборы.

19

      Утром во вторник, 9-го февраля, секретарь профессора Рабухина по телефону напомнила Тимофею, что завтра к 9.00 Машу необходимо привезти в больницу. У Маши сразу испортилось настроение и поднялась температура, она захандрила. Пришлось уложить её в постель и напоить чаем с мёдом и мятой; он заметил, что это её успокаивает. Допив чай, Маша повернулась лицом