Ведьмин век. Трилогия. Марина и Сергей Дяченко

давай-ка я вызову машину, поедешь… к себе. Примешь ванну – и спать.

      Она подняла голову.

      Воспаленные глаза ее были двумя злыми щелками. Сжатые губы казались тонкой ниткой; она набрала в грудь воздуха, будто собираясь что-то сказать, – но промолчала. Снова стиснула губы. Отвернулась.

      – Не понял, – негромко сообщил Клавдий.

      Ивга дернула плечом – объяснять, мол, не стану.

      – Не понял, – повторил Клавдий уже удивленно. – Чем я тебя опять обидел? Ущемил твою драгоценную волю? Подавил? Принудил? А?

      – Руки после меня помойте, – сказала Ивга сквозь спазм в горле. – И квартиру… продезинфицируйте. Чтобы такая грязная тварь, как я… не наследила.

      С минуту Клавдий молчал, озадаченный.

      Потом сообразил. Она все еще переживает оскорбление, нанесенное циничным чугайстером. И унижение оттого, что Клавдий это слышал. И никак не отреагировал – стало быть, принял к сведению, ни капли не удивившись.

      – Ивга… дурочка. Ну мало ли кто что вякнул. Он же… чугайстер.

      Это слово его язык привычно не желал выговаривать, потому вышло с запинкой. Но очень красноречиво. Ивга вскинула мокрые глаза:

      – Он… зачем?.. подонок. Отомстил же уже, хватит… Так нет… Плюнул в спину… ядом… Чугайстеры – они же все… мучители. Как с навкой… Я видела. Хоровод… колесо. Кишки хорошо наматывать… Навки – не люди, но эти еще хуже… И почему им это позволяют? Все позволяют, будто так и надо? Навка… орет… А потом мешок, пластмассовый, на молнии… и фиалками пахнет… вроде бы фиалками, мерзко так…

      Клавдий зажал себе нос. Невольно, машинально, – не желая чувствовать запах, существующий только в его воображении.

      Ивга осеклась. Захлопала мокрыми ресницами, часто-часто, как крыльями. Хлоп-хлоп…

      Он повернулся и вышел на кухню. Вытащил из холодильника бутылку пива, откупорил зубами и вылил в себя. Не ощутив вкуса. Желая забыть тот запах. И прогнать из мыслей мешок, полиэтиленовый, грязно-зеленого цвета. На железной молнии…

      – Я… что-то не так сказала?

      Ивга стояла в дверях кухни. С высохшими глазами. Внимательная и напряженная.

      – Нет, Ивга. Все в порядке… Просто я терпеть не могу… фиалок.

      Она покусала губу:

      – Простите.

      – За что?

      Она смотрела серьезно. Грустно и даже, кажется, сочувственно.

(Дюнка. Май)

      Два часа блуждания по ночным улицам привели его в состояние болезненного отупения; опьянение выветривалось непростительно быстро, и на смену ему приходила отвратительная, мерзкая тоска. Оглядываясь на последние полгода своей жизни, он с трудом удерживался от соблазна побиться головой о стену.

      Не раз и не два ему истошно сигналили машины, и водители, которым он перешел дорогу, ругались и грозили кулаками; не раз и не два Клав подумал о счастливом небытии, которое так просто отыскать под случайными колесами глупых гонщиков. Последний раз мысль о самоубийстве была такой неестественно приятной, что пришлось сильно огреть себя