Ведьмин век. Трилогия. Марина и Сергей Дяченко

выждал минуту. Голос его ничуть не изменился, когда, обведя взглядом молчащее собрание, он проговорил размеренно и четко:

      – Поведенческие изменения ведьм невозможно объяснить ни плохой погодой, ни тяжелыми временами, ни чьими-то промахами; я надеюсь, что Великий Инквизитор дальновиднее всех нас. Что он имеет собственные соображения на этот счет…

      Тогда Клавдий посмотрел наконец-то на Федору. Она поправилась. Она явно пополнела за те две недели, что они не виделись; говорят, многие женщины от огорчения начинают слишком много есть…

      Полнота пошла Федоре на пользу. Сгладила некоторые резкости лица, округлила плечи, даже, кажется, увеличила грудь…

      О чем он думает?! Это и есть его замечательные «собственные соображения», которыми он собирается поделиться с коллегами?!

      В красивых Федориных глазах, не на поверхности, а глубоко-глубоко, стояла совсем некрасивая паника.

      «Ты ведь все понимаешь? Что происходит? Ты остановишь это, да?..»

      – Да, есть кое-какие соображения, – сказал Клавдий буднично. – Мы наблюдаем, по-видимому, всего лишь пришествие ведьмы-матки.

* * *

      Крыша сарая прохудилась, как старый котел, и зияла дырами и щелями; в дыры острыми лучиками врывался свет. Свет луны…

      Нет, это не крыша. Это небо; иглы лучей на нем – звезды…

      Ивга бежала, запрокинув лицо, не чуя дороги – но не споткнувшись ни разу, будто ноги сами несли ее.

      Иглы лучей на черном небе. Тонкая игла в ее собственной руке.

      Люди, серебристые тени, приколотые к небу, – за сердце. Парят, не тяготясь серебряным гвоздиком в груди; смигнуть, прогоняя слезы, – нету людей, только звезды. Смигнуть еще раз – вот они… Тени, нанизанные на белые иглы. Бело-голубые, бело-розовые, зеленоватые…

      Ивга засмеялась; длинная портновская иголка в ее руке задрожала.

      Красивый мужчина с мягкими белыми волосами, незнакомый Ивге, но вызывающий глухую ненависть… Запах ненависти. Запах железа.

      Острая звезда среди прочих звезд…

      Она тянется. Она видит, как острие иглы и острая звезда – совмещаются…

      Ивга колет. Иголка до половины входит в небо – и выскальзывает обратно. Ржавая.

      Звезда тускнеет…

      Дуновение ветра. Запах расплавленного парафина; свечи, камфорный спирт, бледнеющее незнакомое лицо. Ивга смеется, бросая ржавую иглу в колодец.

      Белый глаз луны, глядящий с далекого подземного блюдца. Луна на дне колодца, ржавая иголка – соринка в недовольном глазу луны…

      Ивге легко. Так легко, как никогда еще не бывало; земля несется далеко внизу. Ивга ловит ветер ртом, и, уже заливаясь к ней в грудь, этот воздух все еще остается ветром. Холодным и диким.

      Земля хрустальная. Ивга видит, как голубовато отсвечивает подземный родник. Как тускло желтеет сундук, оплетенный корнями, как белеют чьи-то кости, забытые на дне оврага…

      Ни звука – только запахи. Бесконечно разнообразные запахи ветра.

      Ивга смеется.

*