Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие. Лариса Тимофеева

расслабился и, устремив глаза в потолок, осудил себя:

      – Обидел я Маняшу вчера, не сдержался. Вот она и…

      Я придвинула стул к его кровати.

      – Хочешь, я руки положу?

      Он молча приподнял свою ладонь, открывая доступ к месту боли. Я закрыла глаза, проверяя поток энергии, потёкший из рук.

      – Боится Маша, что ты женщину ту свою до сих пор помнишь.

      – Да какую «свою»? Не было у меня с ней никогда ничего! «Свою»! За ручки держались, да поцеловались несколько раз! Мне не понятно, почему Маняша скрыла, что она приходила? Думала, что я выбрать не сумею? Между двух баб болтаться буду? Значит, не верила она мне!

      – Не усложняй, Василич! Маша и тогда боялась тебя потерять, и до сих пор боится. Любит она тебя.

      – Любит. Когда под принца ложилась… это тоже любит?

      – Я думала, ты простил.

      – Простил. Но память-то я не потерял!

      – Понимаешь, Василич, бабы – дуры. Мы даже если и знаем, что нас любят, всё равно хотим восхищения в глазах да восхищения в словах, так уж устроены. Можно на это не обращать внимания, блажью считать, но от этого мы другими не станем. Женщина по жизни лебёдушкой плывет, когда в своей неотразимости уверена, и утицей ковыляет, когда муж на неё равнодушным взглядом смотрит.

      Василич помолчал и крякнул:

      – Даа. Хочешь сказать, что я сам Маняшу в объятия принца толкнул?

      – Хочу сказать, что и через годы с нами надо вести себя так же, как вели себя во время ухаживаний. Это если женщина дорога, а нет, так и спросу нет! Но тогда не жалуйтесь, что женщина на мёд, истекающий из других уст, соблазняется.

      – Ишь, ты как! А нам как же? Вы-то тоже, выйдя замуж, другими становитесь.

      Я кивнула, соглашаясь.

      – Становимся.

      – Ну и что? Чего замолчала? Как с этим быть?

      – Один будет вести себя, как взрослый, будет давать, не ожидая благодарности. Другой будет ждать, когда вначале ему дадут. Незадача в том, что и брать-то умеет только тот, кто научился давать.

      – Ишь, как завернула! – Он с силой потёр лоб и помолчал. – А правду, пожалуй, говоришь! Кто умеет давать, тот и берёт, что малое, что большое с благодарностью и обязанным себя не чувствует. А у вас с Сергей Михалычем, кто даёт, а кто берёт?

      – Не знаю. Каждый, наверное, и даёт, и берёт. Серёжа радуется, что может разделить со мной то, что у него есть. Я люблю его и благодарна, что он принимает мою любовь.

      Катька влетела в палату ураганом, принеся с собой смех, шутки, поцелуи. Василич сделал вид, что сердится на неуёмное веселье, на что Катя, смеясь и целуя его в небритые щёки, приговаривала:

      – Это, чтобы не болело никогда-никогда! Это, чтобы ты не сердился! Это, чтобы настроение твоё стало опять весёлым! Поцелуи лечебной силой обладают, я с детства знаю! Мама поцелует, и ушибленная коленка переставала болеть. Где тебя ещё поцеловать?

      Возвращаясь домой с Катей, я повинилась:

      – Вчера не пришлось поговорить. Прости, Котёнок.

      – Даа, – отмахнулась она, – не актуально. Эдвард пригрозил, что женится в этом году.

      – Женится? И невеста на примете есть?

      – Ага. Анюта.

      – Анюта