Кровь и мёд. Шелби Махёрин

нами повисло неловкое молчание, и я нарушила его, нервно махнув рукой:

      – Ты и правда знаешь, что делаешь, да?

      Бо прошелся пальцами по моим волосам. Без Коко он как будто бы сник и теперь смотрел на золу и уксус с опаской.

      – Ни разу в жизни я не утверждал ни о чем подобного.

      У меня внутри все сжалось.

      – Но ты сказал…

      – Я сказал, что помогал своей пассии красить волосы, и то лишь чтобы позлить Козетту. На самом деле я наблюдал, как пассия красит себе волосы, а сам в это время, обнаженный, кормил ее клубникой.

      – Если испортишь мне волосы, я с тебя кожу сниму и вместо плаща ее буду носить.

      Он вскинул бровь и оглядел этикетки пузырьков.

      – Принято.

      Честное слово, если в самое ближайшее время обнаженная пассия не начнет кормить клубникой меня, я весь мир сожгу к чертям.

      Налив и насыпав в ступку Коко поровну золы и уксуса, Бо стал с надеждой толочь эту смесь, пока в итоге через несколько секунд не получилась зловещая серая каша. Ансель с тревогой смотрел на нее.

      – А как бы ты это сделала? Если бы наколдовала себе другой цвет волос?

      Бо разделил мои волосы на пряди, и у меня вспотели ладони.

      – Это много от чего зависит. – Я поискала узор, и несколько золотых завитков потянулись мне навстречу. Коснувшись одного, я наблюдала, как он змеей обвивается вокруг моей руки. – Мне нужно было бы изменить что-то в себе снаружи. Я могла бы для этого изменить что-нибудь внутри. Или – в зависимости от цвета – могла бы извлечь оттенок, тон или насыщенность из нынешнего цвета моих волос и что-нибудь с ним сделать. Например, затемнить с его помощью глаза.

      Ансель покосился на Рида.

      – Не надо. Мне кажется, Риду нравятся твои глаза. – Будто испугавшись, что обидел меня, он быстро добавил: – И мне тоже. Они красивые.

      Я усмехнулась, и тугой узел волнения у меня внутри немного ослаб.

      – Спасибо, Ансель.

      Бо посмотрел на меня, наклонившись через плечо.

      – Ты готова?

      Кивнув, я закрыла глаза, и Бо взялся красить первую прядь.

      – А почему тебе так интересно? – спросила я Анселя.

      – Просто так, – быстро ответил он.

      – Ансель. – Я приоткрыла один глаз и смерила его суровым взглядом. – Говори давай.

      Не глядя на меня, Ансель толкнул носком сосновую шишку. Прошло несколько секунд. Потом еще несколько. Я уже открыла рот, собираясь его поторопить, но тут он наконец сказал:

      – Я почти не помню свою мать.

      Мой рот со щелчком захлопнулся.

      Рука Бо застыла у меня в волосах.

      – Они с отцом погибли в пожаре, когда мне было три года. Порой мне кажется… – Ансель быстро посмотрел на Бо, и тот поспешно продолжил намазывать серую пасту мне на волосы. Ансель с облегчением снова завозился с сосновой шишкой. – Порой мне кажется, что я помню ее смех… или его улыбку. Знаю, это глупо. – Он так самоуничижительно хохотнул, что мне стало тошно. – Я даже не знаю их имен. Слишком уж боялся спросить об этом отца Фому. Он однажды сказал, что мама была благонравной богобоязненной женщиной,