Во имя Мати, Дочи и Святой души. Михаил Чулаки

лчица. В обычные дни пьют просто и глухо, а на новую Луну наливаются постепенно, вдыхая «ароматерный» дух.

      Папуся уже озвучил с деликатной отрыжкой свое неизменное:

      – Правомерное принятие – улучшает восприятие.

      Рифмы в нем забродили.

      Клава на себе знала, чем разброд рифм закончится. Мамусенька первая начнет:

      – Клавка вчера со двора не шла. В школе опять училка жаловалась. Себя не жалеешь, в люди ее тащишь, а она – соплюха неблагодарная. Не зря я ее выкинуть хотела, да пожалела сдуру.

      Потом и папуся распалится:

      – Горблю на нее, а она одно знает: жопой заводной крутить.

      – Вот и поучи ее по жопе! – как будто в первый раз догадается мамуся.

      Папуся потянется за старым своим ремнем. Еще солдатским.

      – Потому что мы не такие были. Старших слушали и родителей радовали. А у этих только сексы и сникерсы на уме! – станет распаляться.

      У папуси давно живот как мешок с картошкой и штаны держатся на подтяжках, но ремень он сохраняет специально на Клаву.

      Тут уж не убежать. Мамуся хватает Клаву и валит на кровать, лицом в вонючий матрац без простыни. Папуся стаскивает разом и джинсы старые и грубые трусы из дерюги, какие никто в классе не носит. У всех девчонок – гарнитуры, а у Клавы – трусы семейные.

      Клава напрягается, ожидая первый удар, но мамуся опытной рукой поглаживает ее попку и кричит:

      – Чего затвердела? Расслабься, дура! Когда ебут, расслабляться надо!

      Клава покорно расслабляется – и принимает первый удар.

      Больно. Очень больно.

      Но с какого-то момента и сладко стало делаться. С недавних пор сладость к боли добавилась.

      Запыхавшись, папуся лезет всей ладонью с пальцами под Клаву снизу и щупает.

      Сладость возрастает, но Клава терпит.

      – Сухая еще, – объявляет папуся и хлещет дальше.

      Наконец Клава не выдерживает и писается маленькой порцией.

      Папуся лезет снова. Шарит придирчиво пальцами.

      – Мокрая, – радостно объявляет он, и порка прекращается.

      Для Клавы.

      – Теперь и тебя, суку, надо! – рычит папуся на мамусеньку.

      – Куда тебе! – подначивает мамусенька.

      – Известно, куда.

      – Поняла, дура? Расслабляться надо! – не забывает мамусенька материнский долг.

      И воспитывает личным примером.

      Клава всё видит. В упор.

      Папуся с мамусенькой засыпают наконец на своей кровати. Как трудились, так и засыпают – в двухъярусной позе. А Клава еще долго не спит. Отползает на свой диван и смотрит в окно.

      Вот так – редко, но регулярно ее воспитывают: на новую Луну.

      И Бог всё видит, как тоже учит мамусенька. Водит к Спасу и заставляет свечки ставить. Всё Он видит, но ни разу еще Он Клаве не помог.

      Но сегодня Клаве не захотелось дожидаться, когда папуся с мамусенькой перегреются и полезут с поркой.

      Она пошла боком к двери.

      – Куда намылилась?! – заметила мамуся.

      – Куда! Побрызгать хочется.

      – Смотри. Быстро назад. Станешь на кухне болтаться – убью потом!

      На кухне колдует над кастрюлями соседка Антонина Ивановна.

      – Чего, Клашенька? Опять бедуешь? Дерутся твои? А бомбочку хочешь? Ликё-ёрную!

      Соседка ликерными конфетами зря не разбрасывается. У нее сын Павлик – дурачок. Огромный и бессмысленный. Павлик не говорит, а мычит только, и имени своего не очень понимает. Иногда он начинает «колобродить», и однажды в коридоре, заколобродив, прижал Клаву. И с тех пор Клава с соседкой приспособились в полном согласии: как Павлик заколобродит, соседка зазывает Клаву к себе, Павлик сажает ее на жирные мягкие колени и начинает ползать по ней толстыми пальцами. Начинает сверху и спускается туда же – куда и папусик лезет проверить, сухая ли еще и пороть ли дальше? Павлик спустится, посопит и успокоится. А соседка за это еще и большую конфету с ликером даст – бомбочку. И через мамусю подарки Клаве добавляет – тряпки всякие поношенные, пироги на праздники. Мамуся берет, а про пристрастия Павлика не догадывается. Догадалась бы – убила!

      – Не могу сейчас, теть Тонь. Мамусенька ждет.

      – Зайди на минутку, Клашенька. Мой совсем – заколобродил.

      – Потом, может. Заснут мои.

      Клава двинулась к себе. А соседка следом. Как бы случайно – ведь по дороге им из кухни.

      Но перед Клавиной дверью соседка резко схватила ее сзади, толкнула к своей двери и вдавила в комнату. А там сразу перехватил дурной сопящий Павлик.

      И не вырваться.

      Павлик сегодня сопел и ползал пальцами дольше чем обычно.

      Павлик хоть и дурной, но добрый, больно ей никогда не сделал, и Клава даже рада бывает ему помочь, тем более, что ей и не стоит ничего. Но сейчас она сидела вся окаменелая и